Читаем Первомост полностью

Со вздохами, проклиная Немого и весь род его в прошлом и в будущем, Стрижак вынужден был снова приладить на шею седло, снова ловил руками стремена, еще бы только взнуздаться самому для дополнения мук и страданий - и конец. И готов тебе путь Спасителя на Голгофу с его крестными муками. Ибо разве же муки седельные меньше? Да и то сказать - неизвестно, сам ли Иисус нес крест на гору, или другие несли, потому что и Матфей, и Марк, и Лука евангелисты говорят, что взят был Симон Киринеянин, мимо проходящий человек, да и вынужден был нести крест на Голгофу. И только у евангелиста Иоанна сказано: "И, неся крест свой, вышел он на место, называемое лобное, по-еврейски Голгофа". Еще говорится в четвероевангелии о напитке мученическом, хотя опять-таки не одинаково молвится. Матфей утверждает, будто дали Иисусу пить уксус, смешанный с желчью, Марк считает, что это было вино с миром, но и того Христос не принял. Лука вовсе умалчивает о напитке, а Иоанн считает, что распятому поднесли к устам губку, напоенную одним уксусом. Но разве же его, Стрижака, мука меньше? Когда в тебе внутренности горят от вчерашнего, когда скребут хищные звери у тебя в глотке и в кишках, раздирают тебя, шматуют нутро, а у тебя нечем залить и успокоить их, кроме воды днепровской, теплой! Разве же можно сравнить простую воду с вином, смешанным с миром! И муки седельные разве равняются мукам крестным, которые должны были, по преданию, хотя и закончиться смертью, но были почетными и славными навеки, а тут, кроме позора, не имеешь ничего, да к тому же еще со страхом и тревогой жди, что скажет тебе Воевода!

При воспоминании о Мостовике Стрижак чуть было не хлопнул себя по лбу, но вовремя спохватился, что может ударить не пустой ладонью, а железным стременем, голова же должна была ему еще пригодиться для выдумывания и всестороннего обоснования вранья, с которым он появится перед Воеводой. Стрижак на миг забыл даже о тяжести на плечах, пошел скорее, хотя и то сказать - куда торопиться человеку, пока ему не с чем прийти? Первоначально Стрижак решил рассказать все, как было, напрямик. Правда, можно умолчать, кто именно свернул в плавни, тем самым сразу напав на след Маркерия, ибо главное заключалось здесь в том, что беглец был пойман именно руками Стрижака, пойман и связан, как надлежит. Ну ладно. Скажет он, как было, а Воевода спросит - где же беглец?

Что ответить на это? Украли монахи? Проспали позорно и недостойно? Да еще от кого не уберегли? Нет, нет, правду рассказывают лишь дураки или же безнадежно ленивые люди, не способные представить события с благоприятной для себя точки зрения.

Стрижак попытался зайти с другой стороны. Поймали они Маркерия. Это нужно всячески подчеркивать, выставлять как свою величайшую заслугу. Итак, поймали беглеца. Повели его назад домой, на суд праведный и воздаятельный. А не довели. Почему же не довели? А потому, что напали на них разбойники, забрали коней и Маркерия, хотели еще и Немого забрать, но тот отказался, встал даже на защиту его, то есть Стрижака.

Не годится. Раз Немой смог защитить его, то почему же не защитил Маркерия? И зачем понадобился этот Маркерий разбойникам? Им кони нужны. Отдайте коней, а беглеца приведите в Мостище. Вот оно как.

Так что же тогда? Уж ежели врать, то врать. Не поймали они Маркерия, и не догнали, и не видели, и вообще он никуда не убегал, потому что куда бы мог бежать мостищанин? А на них напали разбойники и отняли коней (потому что сказать, что украли коней воры, - стыд, позор). Ага. А седла? Что же это за странные разбойники, что оставили седла? Раз уж отняли коней, то со всем снаряжением! Тогда зачем же он, как последний дурак, тащит эту мороку! Стрижак швырнул свое седло с радостью и облегчением и уже весело крикнул Немому:

- Бросай ко всем чертям!

Будто Немой мог услышать. Беда с глухим и безъязыким. Уже и твой язык ни к чему. Стрижак жестами попробовал растолковать Немому, что и как, и показал, чтобы тот освободился от лишнего и бессмысленного, более того, даже вредного теперь груза. Но упорный безъязыкий человек держался за это ненужное седло, будто оно было выковано из чистого золота! Стрижак шел налегке, теперь все его члены отдыхали, даже во внутренностях не так жгло и кололо, седельная мука закончилась. Зеленые плавни уже не напоминали ему мрачных голгофских видений, а Немой упрямо тащился позади с седлом на плече и доводил этим Стрижака до исступления. Вот так принесет, бросит к ногам Воеводы - и что тогда выдумаешь, какую брехню преподнесешь Мостовику?! И чем больше кипятился и злился Стрижак, тем более упрямым становился Немой и даже замахнулся было на своего спутника, когда тот слишком приблизился к нему с намерением сбросить его седло к дьяволу и всем нечистым силам.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Рыбья кровь
Рыбья кровь

VIII век. Верховья Дона, глухая деревня в непроходимых лесах. Юный Дарник по прозвищу Рыбья Кровь больше всего на свете хочет путешествовать. В те времена такое могли себе позволить только купцы и воины.Покинув родную землянку, Дарник отправляется в большую жизнь. По пути вокруг него собирается целая ватага таких же предприимчивых, мечтающих о воинской славе парней. Закаляясь в схватках с многочисленными противниками, где доблестью, а где хитростью покоряя города и племена, она превращается в небольшое войско, а Дарник – в настоящего воеводу, не знающего поражений и мечтающего о собственном княжестве…

Борис Сенега , Евгений Иванович Таганов , Евгений Рубаев , Евгений Таганов , Франсуаза Саган

Фантастика / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Альтернативная история / Попаданцы / Современная проза
Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги