Первопрестольная: далекая и близкая. Москва и москвичи в прозе русской эмиграции. Т. 1

Нижегородский выборный земский староста, говядарь [130]Козьма Захарыч был душой нижегородского народного подъёма. Это он вдохновлял толпу у собора призывами совершить великое дело, помочь Московскому государству:

— Какая хвала будет всем нам от Русской земли, что от такого малого города, как наш, произойдёт такое великое дело…

Козьму Захарыча выбрали к великому делу. Он, как и князь, тоже опасается «поворота вспять». Он требует письменного приговора:

— Чтобы слушаться меня и князя Дмитрия Михайловича во всём, ни в чём не противиться, давать деньги на жалованье ратным людям, а если денег не станет, то я силою буду брать у вас животы, жён и детей отдавать в кабалу, чтобы ратным людям скудности не было.

Нижегородцев обычно изображают в розовых красках, как доброхотных щедрых жертвователей и только. На деле же в те времена первого русского Апокалипсиса они дали Минину круговую поруку за себя и за свои семьи, самую жестокую и самую крутую поруку в русской истории: отдавать свои достатки, а у кого их не было, — самим идти в кабалу ради освобождения Москвы, Дома Пресвятой Богородицы.

С вдохновенной суровостью наши предки нашли в себе силы больше, чем на самопожертвование, больше, чем на самоограничение. Они шли ради великого дела даже на личную кабалу на всю жизнь.

По мирскому приговору земский староста Козьма Захарыч обложил всех пятою деньгою.

Это значило, что в казну стали отбирать для земского дела пятую часть достатка каждого. Никаких послаблений не давалось никому. Кто упорствовал, у того отбирали силою. Брали у всех: у мирских, священства, монастырей. Всё было обложено. Многие несли больше, чем требовалось. Одна вдова принесла оценщикам и сборщикам Минина двенадцать тысяч тогдашних могучих московских рублей — громадное состояние:

— Десять берите себе, а две оставьте мне на дожиток…

И мало, что отнимали силой от тех, кто упорствовал или скаредничал. Кто не мог дать пятой деньги, тот закабалялся у тех, кто за них платил. Люди закабалялись на всю жизнь, ради освобождения царства Московского. Даже и тени такого величественного грозного национального самоограничения, самопожертвования не повторилось во времена нашей несчастной белой войны с большевиками…

Под знамёна Пожарского и Минина стали стекаться все, кто желал выпрямленияРусской земли, освобождения её от Смуты.

Грамоты Пожарского и Минина подымали Волгу. В Нижний пришли дети боярские из Арзамаса, пришло рязанское ополчение, пришли дорогобужане, вязьмичи. К Пожарскому стала стекаться вся живая московская нация. В Нижнем началась национальная революция, и ее вождём стал служилый князь Пожарский.

Для него вся Смута и воровство на Москве — от Литвы и Польши: они обманули Москву Лжедмитрием, они обманули её и королевичем Владиславом. Всё воровство от них.

— Будем же над польскими и литовскими людьми помышлять все за один, сколько милосердный Бог помощи даёт, — зовёт мятежная грамота Пожарского. — О всяком земском деле учиним крепкий совет, а на государство не похотим ни литовского короля, ни Маринки с сыном, ни того вора Сидорки, что стоит под Псковом.

Все минутные владыки Московской земли уже стали для Пожарского одним ненавистным вором Сидоркой.

А из Москвы при первых же вестях о нижегородском мятеже, Заруцкий, за ним Просоветский послали литовских и польских казаков занять Ярославль и поморские города, чтобы отрезать их от мятежного Нижнего.

Но намерение занять Ярославль было и у Пожарского. Он мог бы, так сказать, накоротке, по прямой — на Владимир — двинуться из Нижнего к Москве. Но он решил идти обходом — дугой — по Волге.

Передовым на Ярославль князь посылает своего правнучатого брата, удалого воеводу, молодого князя-тёзку Дмитрия Пожарского, прозвищем Лопата.

Князь Лопата — это, можно сказать, боевая грудь всего освобождения Руси от Смуты. Он всегда передовой в боях, удалой князь, с таким добродушным и сильным прозвищем, о ком, к нашему стыду, мы, русские, не знаем почти ничего.

Под Ярославлем князь Лопата переловил воровских казаков Заруцкого, а Просоветский, узнавший о движении Лопаты, на Ярославль не пошёл.

Зато туда с ополчением двинулся князь Пожарский, через Балахну, Юрьевец, Решму, Кинешму и Кострому, где ему был выдан воевода Иван Шереметев. Князь же Лопата с нижегородскими и балахнинскими стрельцами подался на Суздаль.

И в первые дни апреля 1612 года князь Пожарский вступил в освобождённый Ярославль.

III

В Ярославле Пожарский точно бы замирает. Его зовут на спасение Москвы, можно сказать, вопят о помощи. Но он не торопится. Четыре месяца он не трогается из Ярославля.

Спокойный, неторопливый, упорный, он прежде всего создаёт в Ярославле русское земское правительство, вызывает туда грамотами «из всяких чинов людей человека по два», учреждает Земский собор из служилых, духовных, посадских и тягловых людей для обсуждения, «как быть прибыльнее земскому делу». Главой ярославского правительства становится Троицкий митрополит Кирилл.