Первопрестольная: далекая и близкая. Москва и москвичи в прозе русской эмиграции. Т. 1

— Попы, как всегда, пойдут за тем, кто верха возьмёт, — пренебрежительно сказал Тучков. — Это народец известный… Жаль, что Зосима наш совсем спился, а то он мужик покладистый и кого хошь миром бы помазал.

— Великий… государь уже посылал меня к Зосиме, — сказал дьяк Фёдор Курицын. — Оставаться ему митрополитом дело немыслимое: иной раз прямо лыка не вяжет. Да он и сам говорит: «Понимаю, мол, и сам, что никуды уж я не годен. Сложу с себя сан по немощам моим, и вся недолга. Чай, в куске хлеба-то мне великий государь не откажет. Да и подыхать скоро, говорит, не из чего больно хлопотать-то».

— Жаль старика… — сказал князь Семён. — Возьми вон новгородского Геннадия или Иосифа Волоколамского, стоеросовые такие, не дай Бог, и в рот великому государю так и глядят.

— Когда Александр Невский помер, владыка у его гроба, как полагается, речь держал: «Отца человек оставити может, а добра господина не мощно оставити: аще бы и в гроб лезл бы с ним», — засмеялся Берсень. — Счастье, что в гроб-то лезти было нельзя, а то он бы с полным удовольствием. Прав Тучков: они побегут за победителем.

— Кого-то на место Зосимы теперь выберут?

— А кого государь укажет, — усмехнулся князь Василий.

— Нет, попов опасаться нечего, — взглянув на сына, сказал Патрикеев-старший. — Полки же по большей части в наших руках, а в которых наших людей нету, в те можно будет загодя своих посадить. А полки в руках — разговор будет уж не хитёр. Всё дело в силе.

— И в правде, — вставил князь Семён. — Мы державцы земли Русской, и так, здорово живёшь, отставить нас от дела нельзя. Великий государь пока в полной ещё силе и головой светел, а что будет, если на месте его какой несмышлёныш окажется или баба? Вот тут-то и нужен бессменный совет государев: государи преходят, а совет земли остаётся.

— Да в совет-то кого посадить? — сказал Берсень. — Ежели князей одних, земля обижена будет. Ведь среди тех же торговых есть теперь головы, да какие! Спросить и их делу не повредит. Я мыслю так, что чем больше от земли советников будет, тем лучше…

— Ну, это что-то уж вроде веча будет… — сразу возбуждённо заговорило несколько голосов. — Совет нужен, а многолюдство опасно. Кому же и править землёй, как не тем, кто к этому делу привычны?

Застолица зашумела. Князь Василий, ещё более желчный, гордый и нетерпимый, поднял побледневшее лицо.

— Чем больше умных голов, тем лучше, — сказал он, — но чем больше голов вообще, тем хуже.

— А как ты её разберёшь, умна она или нет? — засмеялся кто-то. — О себе всяк так понимает, что умнее его в целом свете нет.

— Покажи это на деле, — сухо возразил князь Василий. — За кем есть только слова — отойди, за кем дела — делай дело.

Но сейчас же он и потух: он возражал больше для возражения и часто противоречил самому себе. Если большинство тянуло в одну сторону, он невольно тянул в другую, но стоило большинству перекачнуться на его сторону, он сейчас же опять поднимался против большинства — точно в этих вспышках душа его находила какое-то облегчение. О резкости его стали поговаривать, над ним качали головами, но ему было всё безразлично. Ему стало ясно одно: жизнь его кто-то сломал в самом корне, она пуста и холодна и держаться за неё не стоит. Стеша опять ушла, а вместе с ней ушло и всё. Точно дьявол нарочно запутал все пути, все дороженьки по жизни, как степь привольной, и нет человеку хода никуда. А они умничают, величаются…

— Да… — усмехнулся Тучков. — За кубком вина, бояре, всё это гоже, что вы толкуете, а как до дела дойдёт, вот помяните моё слово, всё к тому сведётся, что бояре с боярами бороться будут. Не любы мне порядки теперешние, ну только едва ли и мы лучше что наладим. То баламутились князья, по княжествам своим сидя, а теперь в Москве баламутиться будут. Вот разве Аристотелю велеть каких новых бояр из меди отлить, тогда, может, что выйдет.

Застолица возбуждённо шумела. Но чаще оглядывались по сторонам, точно боясь за стенами лишних ушей.

— Смерти Ивана Молодого никто ведь ещё не забыл, — осторожно проговорил кто-то. — Вот и следовало бы великому государю подсказать легонько, что на грекиню-то ему полагаться не больно следует.

— Да что, бояре, к ней и так, сказывают, какие-то бабы с зелиями всё норовят. Что-нито налаживает опять, чудо заморское!

— Да что ты толкуешь?!

— Сам не видел. А говорят…

— Эта знает, что ей делать!

Князь Василий из-под приспущенных ресниц каким-то далёким взглядом смотрел на взволнованные лица недавних властителей Руси. «И чего им нужно? — думал он. — Как будто не всё равно».

И вдруг яро взорвалось несколько голосов.

— Врёшь!.. Никогда Одоевский рядом с Бутурлиным не станет… Да, постой: ты разбери прежде толком, чем орать-то… Первое место принадлежит первому воеводе большого полка, — так?

— Знамо, так. Это всякий ребёнок знает.

— Второе — первому воеводе правой руки, третье — первому воеводе передового полка и первому воеводе сторожевого полка, которые всегда ровней были, четвёртое — воеводе левой руки, а пятое — второму воеводе большого полка.

— Ну? Это всем известно.