Первопроходцы

Опомнившись, Стадухин до бровей насадил шапку на разлохматившуюся голову. Гоняя желваки по скулам, вынул из кожаного чехла наказную память воеводы, подал Втору. Тот почитал, шевеля губами и удивленно вскидывая брови, пожал широкими плечами, с упорной невозмутимостью ответил:

– Кабы успел прийти до выхода тех шести кочей, шел бы вместо Семейки и указывал. Раз не было ни тебя, ни Зыряна, – махнул рукой, крестя грудь, – наказную дал я, потому что принужден начальствовать над Колымой.

– Отначальствовал! – вскрикнул Стадухин. – Придет Васька Власьев, заменит!

– Вот уж не буду просить остаться. Было бы кому сдать – нынче уплыл бы на Лену.

При угрюмом молчании товарищей Стадухин попрепирался со Втором и вышел. Его люди молча двинулись следом к старенькому кочу.

– Ничего не поделаешь! – громогласно успокаивал их Юша Селиверстов.

– Да и что нам те семь кочей? Придем позже, но с воеводской наказной грамотой и подомнем всех под себя.

– Мне позже нельзя! – признался Стадухин, устало переводя дух. – Мне надо быть первым!

– Это уж как Бог дает! – громче прежнего стал разглагольствовать Юшка, озирая притихших беглых казаков. – Нет худа без добра! Догоним Федьку, заберем хлеб, – почесал затылок. – Вот только близко ли он? Этим летом на Погычу не успеть.

– Отчего ты сказал семь кочей? – запоздало спохватился Стадухин. – Вторка говорил – шесть.

– Так седьмой самовольно ушел, – хохотнул Селиверстов, радуясь, что говорит новость. – Герасима Анкудинова, беглого с Яны, знаешь?

– Как не знать? За него принял гнев от воеводы.

– Силой захватил торговый коч, пограбил острог и со всей колымской рваниной ушел следом за шестью.

– Молодец-удалец! – остывая, похвалил Герасима Стадухин. – Нет бы нам пограбить в протоке гусельниковских да плыть дальше…

– Без меня, что ли? – насупился Селиверстов.

– Вот и я говорю, нельзя, – вздохнул Михей. – И без тебя нельзя, и Стахеев – родня. Седьмая вода на киселе, а все ж! – Поднял голову с потускневшими глазами. При хмуром небе усы его были в один цвет с бородой. – Что делаем? Федьку с мукой ищем?

Посоветовавшись, казаки решили спустить коч на воду, идти на Анюй. На Малом, на Большом ли Анюе был Федька или уже подался к Среднеколымскому зимовью, о том Втор Гаврилов не знал.

– Ваську Бугра с Солдатом бросаем? – Михей обвел стылыми глазами смущенные лица спутников и ответил за них: – Терять еще время никак нельзя. Не пропадут с голоду, рыбы много, уток добудут.

– Хлеб-то Васькин съели! – стыдливо пробормотал кто-то из беглых. – А он нас упреждал.

– Тьфу! – выругался молчаливый Евсейка Павлов, вспомнив купца Свешникова. – Погнались за дешевизной! Бес попутал!

– Слишком часто путает! – скаредно просипел Стадухин, поднялся, щуря гневные глаза. – Попаримся в бане, выспимся и пойдем на Анюй!

– Эхма! Не льды, так болотина! – привычно ругали долю путники.

Чавкая промокшими бахилами, тянули коч против неровного течения реки. Тундровый берег менялся крутыми ярами, песчаные отмели – заломами. Одна радость: рыбы, дров и пресной воды было вдоволь, не то что в море. На галечниковых косах разгуливали глухари, вытягивали шеи, разглядывая людей. Легко добывалась водоплавающая и боровая птица, мясной зверь. Не голодали. На Анюе, уже изрядно измотанные бурлацкими постромками, казаки стали думать, стоит ли тащить коч против течения. Река была без обычных извилин и излучин, берега высокие, крутые. Не послать ли ертаулов до первых юкагирских кочевий да выспросить про Федьку?

Август перевалил на другую половину, кончился полярный день, к полуночи наступали сумерки, реку накрывало густым туманом, резко холодало, к утру иней выбеливал густые заросли черной смородины с огромными гроздьями крупной спелой ягоды.

Михей оставил людей возле коча и пошел вверх по Анюю с Казанцем, с пятого на десятое понимавшим юкагиров. Никого не встретив, они шли весь день, переночевали у костра, двинулись дальше и услышали лай собак, что удивило. Юкагирские собаки не лаяли, а выли, как волки. Вскоре они вышли к чуму, крытому берестой. Молодой туповатого вида ходынец с размалеванным красками лицом, разинув рот, пялился на гостей. Казанец словами и знаками стал выспрашивать про русский коч. Ходынец, озадаченно глядя на него, долго мигал пухлыми веками, чмокал раскрытым ртом, сглатывая слюну, и указал рукой вверх по течению. Кое-как от него добились, что туда прошли не струги промышленных людей, а торговый коч. По указу Стадухина писарь стал выспрашивать, бывал ли ходынец в верховьях Анюя и где его исток? Инородец простодушно закивал, удивленно разглядывая пришельцев.

– Спроси про Погычу! – приказал Михей.

Иван Казанец стал расспрашивать, мужик, внимательно слушая, указал в верховья.

– Пахача! – лепетал, чмокая губастым ртом и приговаривая: – Чондон, Нанандар!

Писарь все-таки добился от инородца, что тот сам на Пахаче не был, но слышал о ней.

– Мы тоже слышали! – разочарованно посмеялся Михей и протянул мужику горсть корольков. Стал думать с Казанцем идти ли дальше искать Федьку или ждать. Решили идти.