Первопроходцы

– Не только с хлебом, – не удостоив его взгляда, продолжил Анисим. – Есть догадка, – шмыгнул красным носом и бросил быстрый настороженный взгляд на Баранова, – будто Анадырь и Погыча – одно и то же и берет начало за горами, – указал в сторону хребта в осенней дымке.

– Что за Анадырь? – встрепенулся Стадухин, оглядываясь на Казанца. – Нанандара? Нам про реку говорил ходынец.

– Анадырь-Нанандырь! – кривя губы в бороде, проворчал Баранов. – Из верховий Колымы есть тропы-аргиши на Погычу и Чендон. Посуху идти надо.

– Про Чендон тоже слышали! – Напомнил про встречу с ходынцем Казанец и переглянулся со Стадухиным.

– Если не строить зимовья, то можно сходить поискать! – рассеянно пожал плечами атаман.

– С Колымы, не с Анюя! – поперечно напомнил Баранов.

– Ходили по осени на Индигирку! – загалдели беглые казаки. – Разбогатели, аж животы к спинам присохли.

Самые беззаботные рассмеялись.

– Осталось-то, по сказкам, всего три дня парусом! – вразумляя их, зарокотал Юша Селиверстов.

Ватага вывела коч в среднее течение Малого Анюя, где прошлой зимой промышлял Афоня Андреев. Зимовье действительно было целым. Кочевавшие здесь роды исправно платили ясак, промысловые угодья между ним и промышленными были поделены. Люди вытянули коч на сухое, протопили отсыревшую избенку и стали готовиться к промыслам. Стадухин с Юшкой Трофимовым и Евсеем Павловым пошел в верховья притока смотреть места и аргиши. Они шли по берегу, пока не увидели полтора десятка юрт. Над ними курились дымы, маня теплом и отдыхом. В стороне на возвышенности стояла крепость, сложенная из бревен и камней. Завидев людей с ружьями, мужики, бабы и дети побежали к ней.

– Кто разрешил? – выругался Стадухин. – Я с Зыряном одну крепость разорил, они другую поставили. Уговаривались, чтобы ясачным жить без укреплений!

Неласково встречали гостей анюйские юкагиры. Едва трое подошли на выстрел, из щелей полетели стрелы с тупыми наконечниками.

– Втроем не взять! – вопрошающе взглянул на казаков Юшка Трофимов.

– И не обойти лиходеев. Там стланик, здесь река, – побурчал Евсей.

Обледеневший мох холодил животы, они лежали и думали, что делать. Стадухин, щурясь, крепкими зубами перемалывал ветку.

– Вернемся! – Сплюнул. – Придем, выбьем и зазимуем в крепостице… Кто зачинщик, против того Бог!

К радости анюйских юкагиров пришельцы повернули назад. Через неделю к селению подошли двадцать человек, вооруженных пищалями, саблями и топорами. Как в прошлый раз, постреляли для острастки и ворвались в крепость. Анюйцы повозмущались, ссылаясь, что давали ясак и аманатов, а крепость построили для защиты от ходынцев, но по требованию атамана вынуждены были ее оставить. Жечь крепостицу Стадухин не стал. Охочие и промышленные из ее бревен за неделю срубили просторную избу с нагородней, баней, обнесли частоколом и поставили рогатки со стороны горного склона. Другого ясака и поклонов с анюйцев они не брали.

8. Где никого допреж

В те дни когда на Яне Михей Стадухин и Василий Власьев еще только говорили беглым казакам государево слово, а потрепанные кочи Федота Попова вернулись из неудачного похода, на Колыме собралось до четырех сотен русских людей, это была сила, способная защитить себя от немирных инородцев. Добрая половина ватаги, ходившей с Поповым и Дежневым к востоку от Колымы, хлебнув лиха в море, думать не хотела о новом походе. Другие были раззадорены неудачей, дескать, гладка дорога только в ад. Отступники не смутили Федота, он знал, что следующим летом наберет людей сколько надо, и после окончания промыслов заложил остов третьего коча. Пригодного для строительства леса было много, судно делали крепким и надежным, чтобы кроме товара и съестного припаса можно было взять на борт до двух десятков человек.

В то время как Михей Стадухин с беглыми казаками плыл к устью Индигирки, отряд Василия Власьева и Кирилла Коткина сухим путем шел к Верхнему колымскому зимовью, суда Федота Попова и Бессона Астафьева по большой, пенящейся водоворотами воде неслись к Нижнеколымскому острогу. Астафьевские промышленные люди возвращались с промыслов тоже на трех кочах.