Первопроходцы

– С Богом, что ли? – Волнуясь, Федот Попов взглянул на старого промышленного Пантелея Пенду. Тот огляделся по сторонам, скинул шапку, обнажив бронзовое лицо в сугробе седых волос, и согласился, что день для выхода благоприятный. Герасим Анкудинов со своими удальцами стоял в стороне и предусмотрительно не выходил в неведомое первым.

На шести кочах были подняты железные и каменные якоря. Скинув шапки, мореходы запели молитвы, обычно читаемые перед выходом. Суда покачивали мачтами, течение реки и отлив несли их к морю. Ватага Герасима Анкудинова тоже выбрала якорь, сбилась в кучу, луженые глотки беглецов заголосили, прося заступничества и доброго пути у Николы Чудотворца. Федот нахлобучил шапку, махнул рукой Пантелею Пенде, чтобы старый мореход шел первым. Ертаульный коч выгреб на ветер, белая борода Пантелея затрепалась на пол-аршина впереди лица. Его люди потянули фалы-дроги, над судном поднялся и вздулся смазанный жиром кожаный парус. Чуть зарываясь в волну тупым носом, обвязанным пучками прутьев, первый коч двинулся к восходу, за ним потянулись поповские суда, следом пристроились бессоновские. Герасим Анкудинов скромно пошел в конце каравана и вскоре вызвал одобрение опытных мореходов: его судно, приспустив парус, легко перекатывалось с волны на волну и не отставало. Вдали, по правому борту, среди черных туч розовели тесные просветы. По жавшемуся к воде небу неслись сырые облака, оседали влагой на одеждах и парусах. Ветер был свежим с коварными порывами и завихрениями, срывавшими брызги с волн.

– Не нравится он мне! – Федот с беспокойством оглянулся на судно, которое вел племянник Емеля. Сказать вслух, что такой ветер зачастую переходит в бурю, опасался и с надеждой посматривал на корму впереди идущего ертаульного коча, то опускавшуюся, то задиравшуюся на пологих волнах. Трепавшаяся на ветру борода Пантелея Пенды стала мешать старому мореходу, и он затолкал ее за пазуху.

Промышленные люди сидели вдоль бортов, опасливо поглядывали на отдалявшийся берег, для укрепления духа читали молитвы. В большинстве они выбирались на Колыму морем, но управлять судами могли немногие. Вскоре раздался утробный вопль: Емелькина якутка исторгла из себя съеденное утром. Следом, сплевывая тягучие слюни, свесилась за борт юкагирка Афанасия Андреева. Прожиточные своеуженники взяли в поход женщин, на что в старые времена среди промышленных людей был запрет. Их стало выворачивать первыми. Шутили над женками недолго. Лица одних промышленных были свежи, у других напряглись и посерели. Приглушенные, стыдливые звуки рвоты стали раздаваться с других судов.

А ветер усиливался, круче и выше поднимались волны, пенились белыми гребнями. Кочи стало разносить, но все они были видны друг другу. Герасим Анкудинов, восхищая опытных мореходов, не только держался на плаву, но с удальством болтался неподалеку от Дежнева и покрикивал, мстительно подначивая казака. Вскоре пропали даже розовые блики среди туч, без видимого солнца караван шел к восходу дольше двух суток. Наконец на тундровом берегу показался крест. Промышленные, ходившие в эти места с Мезенцем и Пустозером, радостно закричали, указывая вход в залив, где можно спрятаться от бури, которой все ждали и опасались. С востока проход в него был укрыт скалами, по правому борту суда защищал от ветра низкий и плоский остров. Они обошли его и оказались в просторном заливе с полоской битого льда на воде. На песчаной косе лежали обкатанные прибоем стволы деревьев. Удивленные появлением судов, низко над мачтами носились многочисленные утиные стаи, занудно кричали бакланы.

– Губа! – Федот Попов указал спутникам на плавник. – Где-то река с лесом, а значит – с соболями, – смутно намекнул на возможное окончание морского похода и добавил тверже: – Надо освежить запас воды.

– Слава Богу! – с облегчением воскликнул Дежнев, скинул шапку и перекрестился на восход. Его судно шло под веслами рядом с поповским кочем. – Тут нам буря не страшна!

– Здесь у нас была мена! – торопливо рассказывал пустозерский промышленный. – На острове много костей: оленьи рога и бычьи головы, – он осмотрелся по сторонам, желая с чем-нибудь сравнить, и указал на бочку с водой: – Такие и поболе! Из земли торчит шерсть неведомых зверей, под толстой кожей старое дохлое мясо: с голодухи съешь – помрешь!

Семь кочей протиснулись сквозь битый лед и неспешно вошли вглубь губы. Оголодавшие анкудиновские беглецы бросили якорь и стали ловить рыбу. Гусельниковские суда остановились неподалеку от них. Федот Попов повел свой коч дальше. Емеля и Пантелей пошли за ним. В поисках устья реки они осматривали мелководные заливы и потратили много времени. Бессоновские суда и анкудиновсие беглецы нагнали их через сутки в виду отмелей густо заросших тальником. Сначала показалось селение с кожаными лодками на песчаном берегу, с полуземлянками из плавника и костей, затем открылось устье реки, загороженное двумя песчаными косами. С отчаянными криками с озер налетели чайки, из воды высовывались черные и глазастые нерпичьи головы.