Первопроходцы

Юша самодовольно почувствовал, что выбрал подходящее время, словно сухих веток подбросил на угли: все бывшие в избе стали лаяться между собой. Он же, посмеиваясь, вышел. Вскоре оттуда выскочил красный от негодования Бугор, хлопнул дверью, прокричал кому-то:

– Пупки моржовые! Под себя гребете, о себе только думаете!

Из ругани Селиверстов понял, что дежневские люди спелись с Костроминым и что-то неправильно поделили. Посмеиваясь, тайком потирая руки, он предложил спорщикам послужить ему. Так было положено начало новому двоевластию на Анадыре. В очередной раз отколовшийся Бугор забрал свои вещи и переселился в стадухинскую избу. Возвращавшиеся с вырубок люди Селиверстова строили свое жилье. Юша как мог потакал старому казаку. Дорого заплатив за горячность на Яне, он был осторожен в словах, поступках и с удовольствием пожинал плоды хитроумной сдержанности.

Обе ватаги жили раздельно, каждая своей жизнью. Дежневские люди конопатили и смолили коч с коломенкой, готовились к промыслу рыбьего зуба, к нересту красной рыбы. Перессорив беглых казаков, которых хорошо знал, Селиверстов задумал подчинить себе других. Он снова уловил в противном стане приметы к спору и закрутился возле их изб. Там шел сход казаков и промышленных. Юшу они к себе не пустили, он мог только наблюдать издали и догадываться, о чем шла речь. Против всех собравшихся, опираясь грудью на посох, стоял беглый казак Евсей Павлов и угрюмо слушал в чем-то обвинявших его. Сход решил наказать казака и приговорил сделать это Дежневу. Семен взял батожок, подступился к Павлову, все так же безмолвно стоявшему и опиравшемуся грудью на посох, замахнулся, чтобы нанести оговоренное количество ударов по спине. Но Евсей резко выпрямился, отбил посохом батожок, развернулся и, ни слова не говоря, пошел к избам Селиверстова. Его женка-корячка с младенцем на руках выглянула из открытой двери придела, прирубленного к избе, и поплелась следом за мужем. Власти в руках Селиверстова прибыло, он торжествовал. Пока люди Дежнева и Семенова с возмущением обсуждали Евсея, воспротивившегося соборному приговору, Юша вошел в их круг, размахивая воеводским указом с висячей печатью. Казаки и промышленные с удивлением уставились на него.

– Указ якутского воеводы, отправленный Ваське Власьеву. – Громким, раскатистым голосом Селиверстов стал читать, что воевода требует выслать в Якутский острог для сыска торгового человека Анисима Костромина, казака Смена Мотору, беглых казаков Никиту Семенова, Федьку Ветошку, Павла Кокоулина, Дмитрия Васильева.

– Митька Францбеков, что ли? Он сам под сыском, не пристало нам слушать его указы! – вспылил Никита Семенов.

Дежнев поморщился, попросил Ивана Казанца прочесть написанное. Тот почитал, подтвердил – так оно и есть.

– Ты единственный на Анадыре служилый с жалованьем. Тебе ответ держать! – уставился на Дежнева Селиверстов, пренебрегая выкриками недовольных.

Собравшиеся притихли. Все понимали, что за слова, которые Семен Дежнев скажет при свидетелях, придется держать ответ перед властью. Казак нахмурил шрамленый лоб, потупил глаза, но, тряхнув бородой, тут же вскинул их на Селиверстова:

– С этими людьми мы служили многие службы, кровь проливали. На сыск их не дам! – объявил твердым голосом.

– С Анадыря, как с Дона, выдачи нет? Так, что ли? – скривил губы Селиверстов.

– Сам сказал! Не я! – резко ответил Дежнев и развернулся к избе. Сворачивая грамоту, Юша трубно выкрикнул: – Кто мне послужит, за того замолвлю слово перед новым воеводой. Он меня послушает.

– Вези на сыск! – насмешливо выкрикнул Кокоулин. – Чую, иначе отсюда не выбраться: вдруг за приставами и доставят в Якутский живым.

Селиверстов ушел, помахивая грамотой, но вскоре в его лагерь перешли беглый казак Митька Васильев и охочий Юша Трофимов. Не задержался и Пашка Кокоулин, незадолго смеявшийся над Юшей: сутулясь и припадая на ногу, пришел к нему же. Но споры в казачьей избе не кончились, раззадоренные люди продолжали ругаться. День и другой от кого-то отбрехивался Федька Ветошка, потом хлопнул дверью, с пищалью на плече, опоясанный саблей, мелкими шажками в нерпичьих штанах с низкой мотней покатился к селиверстовскому стану, а вскоре с Кокоулиным и Васильевым подал Юше челобитную служить ему. Из десятка беглых казаков, бывших опорой Моторы, в лагере Дежнева остались Никита Семенов и Артем Солдат. От Селиверстова же ушел к ним Степан Вилюй с двумя промышленными людьми.