В те же дни Бессон Астафьев, потерявший два коча, высмотрел среди камней, защищавших берег от прибоя, проход и решил выброситься на сушу. Но на гребне волны утробно хрястнул остов судна: кто стоял на ногах — повалился, кто лежал — покатился. Другая волна сбросила коч с камня и придвинула к берегу. Двадцать четыре промышленных, беглых, приказчик с казаком, чукчанка и юкагирка выбрались на сушу мокрые, но живые, а брошенное полузатопленное судно билось в полосе прилива, как рыбина на кукане. Спасшиеся, лязгая зубами, собрали сухой плавник, высекли огонь и развели костры.
— Потонет мука, пропадем! — высморкался в руку, смахнул слезы и снова кинулся к судну Бессон. Волны прибоя захлестывали его по пояс. Он добрался до коча, вскарабкался на борт. — Спасай добро, братцы! — слезно крикнул, обернувшись.
Но начинался отлив, волны не могли уже утянуть судно на глубину, метавшегося Бессона не слушали, взоры спасшихся обратились к казаку. Семен, подставляя огню отжатый кафтан, бросил на суденышко мимолетный взгляд и пролепетал посиневшими губами:
— Да ну его!.. Уйдет вода — вытащим воротом!
Бессон, при раздраженном молчании промышленных и казаков вернулся с самым ценным грузом — мешком компасов.
— Нет бы муки прихватить! — проворчал Фома. Слегка обогревшись, в одних ровдужных штанах, ежась и втягивая голову в голые плечи, побрел к судну. За ним потянулись другие.
К счастью, на берегу было много плавника, выброшенного волнами. Жгли его, не заботясь о завтрашнем дне. На раскалившихся камнях пекли лепешки, осматривались. Место походило на слабо защищенный от ветров залив с низменными берегами, на закате виднелись безлесые горы. В поисках питьевой воды ертаулы ушли вглубь и обнаружили устье небольшой реки. Поев горячих лепешек, чукчанка с юкагиркой побрели вдоль мокрой полосы отлива с пенившимся белым валом наката, собирали морскую капусту, рыбешек, черные раковины моллюсков, морских ежей и крабов. Вернувшись, посекли ежей, высасывая икру, напекли, натолкли своей еды, стали потчевать мужчин. Пренебрегая насмешками товарищей, Фома с Елфимом благодарно приняли ее от женщин. Пожевав одно, другое, Пермяк важно изогнул бровь, подул на горячую раковину, перебрасывая ее с руки на руку, попробовал, облизнулся, заел морской капустой:
— А что? Лучше, чем голяшки от сапог!
При полном отливе коч оказался на мели. Бессон обошел его и с печальными вздохами смахнул слезы. Дежнев крякнул и принужденно хохотнул.
— Вдруг наладим? — указал глазами на пробоину в четверть днища.
Вид полузатопленного судна не обнадежил. Бессон с Фомой осмотрели его изнутри.
— Становой брус переломлен, кокоулины!.. — опять безнадежно всхлипнул приказчик, окинул взглядом безлесый берег и остатки плавника. — Не наладить!
Семен Дежнев, почувствовав его отчаянье, беспечально улыбнулся:
— Одной муки пудов полста! Тепло, не то, что на Колыме. Отдохнем, отъедимся… Вдруг в верховьях лес! — указал в сторону устья речки.
— Какой отдых? — раскричался Бессон, выпятив на него бороду. — За неделю сожжем все вместе с кочем и околеем, чуть прижмут холода. Возвращаться надо! Искать Афоню…
— Правильно говоришь! — ничуть не обидевшись на крик, ласково поддержал его Дежнев и беззаботно спросил, оборачиваясь к людям за спиной: — Цела ли накваса? Где-то видел бурню. Поставим тесто, напечем хлеба, а там, глядишь, Бог надоумит, что делать!
— Идти надо, — громче загалдели спасшиеся, — к Афоне, на Анадырь!
Коч разгрузили и вытянули воротом за полосу прибоя. Едва просохли на ветру подпалубная жилуха и кладовая, обмазали глиной размытый чувал, развели огонь. Ночи были холодными, по долине дул сильный ветер, гасивший костры. Ертаулы сходили вверх по реке. Она текла с гор, а на них, сколько хватало глаз виднелись только карликовые березы. Наладить коч было нечем. Быстро холодало, забереги схватывались льдом, который не таял к полудню. Вскоре покрылась льдом река. Бессон заспешил и разрешил драть обшивку коча, чтобы делать лыжи и нарты, предложил брать в долг спасенный товар.
— Берегом надежней, не заблудимся! — зароптали было анкудиновские беглецы.
Бессон опять сорвался в крик:
— Много груза утянем тундрой? Мой коч побили, теперь товар мне одному волочь?
Первыми оделись в красные сапоги и льняные рубахи своеуженники Елфим с Фомой, затем одолжился Дежнев, взяв на себя кроме рубахи овчинный кафтан.
— На полночь идти надо, прямиком! — поглядывая на компас, настойчиво повторял Бессон. С ним уже никто не спорил.