Первопроходцы

Подходили промышленные из стадухинского и моторинского отрядов, разводили костры. Дальше идти было некуда, а дежневская избенка тесна. Не было Семена Моторы с Никитой Семеновым, не было торговых людей: Костромина, Захарова, Мартемьянова, Баева. Не шел на поклон к анадырскому приказному Михею Стадухину земляк и товарищ по прежним походам Семейка Дежнев. Уже на другой день прибывшие стали обустраиваться: грели огнем, долбили мерзлую землю, расходились по притокам рубить лес. Как-то незаметно со стана исчезли беглые казаки, шедшие с Моторой. Вскоре Михей увидел, что они поставили балаган возле дежневского зимовья. Неприязни между промышленными двух ватаг не было. Все стояли заодно, помогали друг другу советами и силой. На Анадыре поднималось государево ясачное зимовье. Только двое земляков не были рады встрече: Стадухин не шел к Дежневу, чтобы предъявить наказную память воеводы, потому что все о ней знали. Семейка, издали узнав бывшего атамана, не шел к нему, а когда Семен Мотора, с которым он всегда был в приязненных отношениях, сказал про отпускную грамоту Власьева, изъявил готовность признать Мотору анадырским приказным.

Елфим Меркурьев, покрученник Бессона Астафьева, поливал слезами кафтан торгового человека Анисима Мартемьянова, у которого в прежние годы был в покруте и числился в кабальных должниках.

— Ни соболя, ни кормового зверя, ни белой рыбы, — жаловался, хлюпая носом. — Зимовали на заморной красной. Уж ее-то здесь всем хватит. А белую поймать не можем — неводные сети драные, чинить нечем.

— Привез неводного прядева! — утешал должника Анисим.

Тот опять жаловался, что по соборному решению был приставлен к остаткам товаров Афонии Андреева и Бессона Астафьева.

— А где тот товар? — всхлипывал. — В те поры подьячих не было, записывать, что кому отдано, — некогда и некому.

Анисиму нечем было обнадежить должника. Он и сам был в долгах, хотя имел долговые записи с половины отряда. Многие из пришедших промышленных людей не хотели верить, что соболя здесь нет. Слышали, что Дежнев взял с анаулов девять спинок, где-то же их добыли? Анисим Мартемьянов с тоской поглядывал на покрытую льдом реку, с содроганием думал, что с тех пор, как уплыл с Лены, его судьба плелась руками незрячей девки Недоли. Уединившись от многоголосой толпы, Елфим рассказывал ему о своих скитаниях, о том, как были выброшены волнами на сушу.

— Что не зимовали, не промышляли в тех местах? — любопытствовал торговый, разглаживая длинную, густую, как бараний лавтак, бороду.

— По берегу тундра, леса нет, — уклончиво отвечал Елфим: — Остатки коча сожгли и пошли на полночь, через горы, прямиком к Анадырю. После узнали от анаулов, что были рядом с Погычей. Вот ведь как бес потешается. Анадырь и Погыча — реки разные…

— Как зимовали-то? — настойчиво выспрашивал Анисим, что-то сравнивая и складывая своим торговым умишком против слов Меркурьева и его товарищей. — Говорил, в устье леса нет.

— Плавник есть! Кое-как обогревались. К весне четверо померли от голода и цинги…

Анисим опустил голову, смущенно перекрестился, спросил со вздохом:

— А чего те, пропавшие, искали у моря? — И сам себе отвечал: — Селений, кормов. Нерпы, бывает, выползают на лед из трещин.

— Наверное, так! — пробормотал Елфим, — Весной построили из плавника струги, пришли к лесу, стали строить зимовье — анаульцы напали, Семейке Дежневу грудь ножом поранили. Отбились мы, взяли аманатов для мира, подвели под государя, наложили ясак.

— Анадырь — не Погыча! — бормотал торговый человек, чувствуя в словах должника недоговор. — А на Колыме сказывали, Анадырь и Погыча одно и то же! — Бросил на Елфима колючий взгляд: — Ясака — девять соболей, сами ничего не добыли, а коч строили. Хотели морем вернуться?

— Кормовых мест искать надо, — неохотно ответил Меркурьев. — Все в долгах, как возвращаться без добычи? Доброй волей на правеж, что ли?

— И то правда! — согласился Анисим. — Нынче ваши кабальные грамоты за полцены не продать. Что на Колыме, что на Лене, кроме правежа, ждать нечего.

Пометывая на торгового человека быстрые затаенные взгляды, Елфим скороговоркой пробормотал:

— Даст Бог, расплатимся, и с лихвой. И ты вернешься небедным. Держись только нас с Семейкой Дежневым.

Сошел снег, открылась желтая тундра с черневшим льдом озер. Не дожидаясь их таяния, стая за стаей прилетали утки и гуси, кружили над зимовьями. Наконец вскрылась и загрохотала река, оттаяли промерзшие до дна притоки. Прибывшие люди стали сплавлять лес на избы и амбары. Мотора с беглыми казаками рубил их рядом с дежневским зимовьем, а его промышленные — частью там же, частью возле Стадухина. Слегка обустроив государево зимовье, они разбились на чуницы по родству-землячеству и разошлись искать места будущих промыслов. И опять Михей работал как одержимый, поднимаясь раньше всех. Иван Казанец, беглые казаки Бугор с двумя Гришками, Антоновым и Вахромеевым, Ивашка Пуляев завозмущались:

— В гроб загнать хочешь или что?