Первопроходцы

Корабли бывшей камчатской эскадры, даже тяжелый фрегат "Аврора", благополучно пришли в Николаевск фарватером, исследованным в свое время экипажем шхуны "Восток". Здесь они были в безопасности. Все попытка англо-французских кораблей отыскать и разгромить русскую эскадру оставались безуспешными. Союзники высаживались в Аяне и Де-Кастри, пытались блокировать северный вход в Амурский лиман, но так и не рискнули войти в устье.

Шхуна "Восток" осенью застряла на мелководье в одной из боковых амурских проток у Мариинского поста. Это вынуждало экипаж зазимовать в ожидании весенней высокой воды. Мариинский пост имел важное стратегическое значение. Здесь Амур соединяется протокой с большим озером Кизи, от которого была проложена просека к бухте Де-Кастри. Если бы противнику удалось овладеть побережьем бухты и сделать оттуда наступательный бросок к Амуру, устье реки и Николаевский пост оказались бы отрезанными. Это заставляло держать в Мариинском посту гарнизон. Год тому назад его численность составляла десяток казаков и матросов во главе с офицером. Теперь же Воин Андреевич застал здесь батальон линейных войск и казачий батальон Забайкальского войска — всего до 2000 человек. Командовал гарнизоном подполковник Сеславин, один из адъютантов Муравьева, племянник известного партизана, героя Отечественной войны двенадцатого года. Этот офицер сразу пришелся по душе командиру шхуны. В Мариинском были расселены семьи служащих Петропавловского гарнизона. Здесь же находился и отстраненный практически от всех дел Геннадий Иванович Невельской с женой и маленькой дочерью. Он ожидал возможности уехать с Дальнего Востока.

Благодаря стараниям Муравьева Нижний Амур постепенно, хотя и медленно, заселялся. Прибыло 200 семей, большей частью из крестьян Нерчинского округа. Им предоставлялась возможность выбрать места для поселений между Николаевским и Мариинским постами.

В начале февраля приехал Завойко, учинил смотр гарнизону. Потом собрал офицеров и познакомил их со своими планами. Пока противник не предпринимал серьезных попыток войти в Амурское устье, не располагая сведениями об извилистом фарватере. Это позволило сохранить в неприкосновенности русские корабли. Наиболее уязвимое место — бухта Де-Кастри. От нее до Амура рукой подать. Ранней весной здесь сосредоточится сильный отряд — до тысячи человек с артиллерией. Командовать отрядом поручалось подполковнику Сеславину, а его помощником становился Римской-Корсаков. Специфические условия боя с морским десантом противника потребуют знания флотской службы. "А командование шхуной любезной Воин Андреевич сможет передать какому-либо другому офицеру", — закончил Завойко.

Адмирал вскоре уехал. Сеславин сидел над разработкой диспозиции и прикидывал, что будущему помощнику можно, пожалуй, поручить командование полубатальоном на одном из флангов. А Воин Андреевич в очередном письме к родителям пускался в шутливое иронизирование. Ему уже приходится быть не только капитаном судна, но и домостроителем и кораблестроителем. Недостает лишь того, чтобы произвели в кавалеристы и сделали каким-нибудь ветеринаром, а то, пожалуй, и дьячком, поскольку в этих краях мало людей, сведущих в подобных ремеслах.

Давала о себе знать затянувшаяся война. В середине зимы снабжение войск на Амуре стало значительно хуже. В пакгаузах таяли запасы, росла дороговизна. Люди пообносились. Какую бы энергию ни проявлял Муравьев, было затруднительно завезти сюда из Сибири, за тысячи верст по бездорожью столько припасов, чтобы накормить, одеть, обуть несколько тысяч солдат, матросов, переселенцев.

Проходили долгие недели, месяцы, пока по трактам, проложенным по замерзшим рекам, горным тропам и перевалам приходила из Иркутска почта и обитатели приамурских постов узнавали о последних событиях в мире и в России. Все же дожидались застарелых новостей. В бревенчатой, занесенной снегом церквушке служили молебен за упокой души "в бозе почившего" императора Николая Павловича и за здравие преемника его Александра. Молились за павших под Севастополем. Пришло наконец-таки и долгожданное известие о перемирии, а потом о подписании тяжкого для побежденной России Парижского договора. По домам толковали между собой и горевали об ущемленных правах России на Черном море, потере южной Бессарабии. План Завойко об укреплении Де-Кастри и о превращении командира шхуны в пехотного военачальника отпал сам собой.

"Известие о мире, конечно, нас не могло не порадовать, — писал Воин Андреевич родителям. — Народное самолюбие затронуто за живое. Но вместе с тем нельзя не сознаться, что эта тяжелая война для России — спасительный урок, и нам еще довольно дешево досталось познание той истины что не все то золото, что блестит". Мыслящий моряк и патриот, он не мог не видеть серьезных пороков военно-бюрократической машины, ее технической отсталости, отражавших всю самодержавно-крепостническую систему. Именно она помешала России одержать верх в противоборстве с врагом, куда лучше оснащенным и вооруженным.