Первые

На старинных фолиантах, как всегда задумчиво, сидит Жан Жак Руссо. Он смотрит куда-то вдаль, на вечные снега Монблана. И в этом взгляде великая мудрость, скорбь о судьбах человечества и призыв к счастью.

Анюта стоит возле худощавой бронзовой фигуры и думает о том, что за это счастье будет пролито еще немало крови. И в России, и во Франции, и в других странах. Она, Анюта, маленькая песчинка в людском море. Но она готова все свои силы отдать борьбе…

ГЛАВА XXVII

Массивная входная дверь тяжело захлопнулась. Две девушки, опустив головы, молча стоят на тротуаре. Это они только что вышли из здания Берлинского университета.

— Я говорила тебе, Софа, что этот шаг очень рискованный. Вот видишь, не допускают. И даже слышать не хотят.

— Пойдем посидим в садике. Подумаем.

Они идут мимо шуцмана, с важным видом расхаживающего на перекрестке. Лицо у него как каменное изваяние. И все здесь в Берлине чопорно, серо и хмуро. И тяжелые громады домов, и какие-то одинаковые костюмы на людях, и слишком спокойные, бесстрастные выражения лиц. Совсем не то, что в Париже, о котором так любит рассказывать Софья.

Но в Париже нет Карла Вейерштрасса, великого немецкого математика. Он живет здесь, в Берлине, и потому все помыслы Софы устремлены только сюда.

— Как он сказал? — спрашивает она Юлию, вспоминая визит к ректору. — В Германии не увлекаются авантюрными идеями. Место женщин у семейного очага.

— Да, действительно, что станет с бедными мужьями, если жены им вместо обеда будут преподносить трактаты о бесконечно малых! — хохочет Софья.

— Давай уедем обратно в Гейдельберг, — предлагает Юлия.

— Ни за что! — говорит Софья.

Она долго сидит задумавшись. Потом решительно встает.

— Знаешь, Юлка, я пойду к самому Вейерштрассу. Домой.

— Но что ты ему скажешь? Он ведь совсем тебя не знает.

— Он большой ученый… и человек… Он поймет.

— Возьми хоть письма гейдельбергских профессоров.

Софья берет письма и идет одна на тихую зеленую улочку, где, ей сказали, с двумя сестрами живет профессор Вейерштрасс. Она доходит до старого дома с островерхой крышей. Долго стоит на крыльце, не решаясь дернуть колокольчик. Но вот она позвонила. На пороге пожилая женщина в белом переднике.

— Можно видеть профессора Вейерштрасса?

— Сейчас узнаю.

Через несколько минут женщина возвращается.

— Прошу.

С сильно бьющимся сердцем Софья входит в дом. Небольшие уютные комнаты. Старинная мебель, фикус, трюмо в углу. За круглым столом с вязаньем в руках сидели две женщины. Софья поклонилась и за горничной прошла дальше.

Вот открывается дверь кабинета. Софья успела заметить тяжелую кожаную мебель, бюсты великих ученых, книжный шкаф во всю стену.

Из-за письменного стола поднимается несколько грузный человек с красиво посаженной массивной седой головой, крупными чертами лица и большим лбом. Из-под нависших бровей он вопросительно смотрит на вошедшую.

Идя сюда, Софья думала о том, что сказать. Но сейчас она все забыла.

— Я хотела бы учиться… Заниматься у вас математикой… — произносит она, покраснев и с трудом подбирая слова.

Профессор явно удивлен.

— Математика — это трудное дело. И я не слышал, чтобы ею увлекались женщины, — говорит он с усмешкой.

— Я уже немного занималась.

— Где же?

— В Гейдельберге.

Тут Софья вспоминает про рекомендательные письма гейдельбергских профессоров, она даже открывает ридикюль. Но потом вдруг раздумывает их отдавать.

— Это у вас, верно, дань моде, — говорит Вейерштрасс. — Теперь женщины стараются во всем походить на мужчин, особенно, я слышал, у вас в России.

Вейерштрасс сердито поверх очков посмотрел на сидящую перед ним девушку, на ее коротко стриженные волосы. Надо постараться избавиться от непрошеной гостьи.

Профессор берет со стола лист бумаги и пишет на нем условия трех задач. Очень трудных. Даже лучшие его ученики вряд ли справились бы с ними.

— Вот, — говорит он. — Если решите, приходите. Если нет — тогда уж посоветую вам выбрать в жизни путь менее трудный.

Гостья пробежала листок глазами, сложила вчетверо, поблагодарила и ушла.

Прошло три дня. Профессор уже и забыл о странном визите.

Как вдруг под вечер опять раздался звонок. Вейерштрасс был в саду. Он любил в часы досуга сажать цветы, поливать деревья.

— Карл, — говорит сестра, — к тебе опять эта русская.

— О, это мне начинает не нравиться. Я же сказал ей… Задачи, конечно, она не решила. Ну, раз пришла, пусть идет сюда.

Русская девушка проходит в сад и протягивает профессору тетрадку, тесно исписанную значками и формулами.

Карл Вейерштрасс надевает очки.

— Интересно знать, — бормочет он, — есть ли хоть приближение к истине…

Он читает, и по мере чтения лицо его становится удивленным, светлым, радостным.

— О! — восклицает он. — Так, так! Правильно!

Он смотрит на Софью, и у него невольно вырывается вопрос:

— Вы сами решали?

— Сама, — смущенно улыбаясь, отвечает Софья.

Тут только Вейерштрасс замечает, как она молода и хороша собой. Ее юное лицо полно такой живости и непосредственности, в больших блестящих глазах столько мечтательности и силы мысли.

— Расскажите мне подробней, где и у кого вы учились? — спрашивает профессор.