Первые дни империи

– Аудитория уходит вверх лесенкой. Короче, я приду первым, лягу на скамейку наверху, меня не будет там видно, а ты опоздаешь, сядешь ко мне, одна. Да, только в юбке приди. Юбка, надеюсь, есть?

Юбка, надеюсь, была. Мне идея понравилась. Что-то хорошее было. Было впервые круто. Все сидели, писали. Я дурака валяла, ой, ты куда, ты что – говорила руками, говорила коленями. Он ласкал мне промежность, пока я писала конспект. На следующем занятии конспект писал уже он, причем в моей тетради. Я только слушала лекцию. Шла история про парней. Препод долбил нам лекцию. Так, записывала. Гоголь, душа мертва. По России проехался. Остановок здесь нет, пролетел, просто вылетел. Философия такова: Чичиков – господь бог, для него только мертвые представляют ценность, он готов заплатить, он их оживит, он их пустит в дело. Он заложит в ломбард. Потому речь о детях. О воскрешении. Все хорошо, все будет. Сам от запоров мучился, то есть беременным был, спазмы, конечно, символы. Гоголь посрать не мог. У кареты, у дерева. Второй том он унес с собой в могилу. Так и не вышел в свет. Выйдет тогда, когда: все вытянутся в струну в сторону денег. Москва всех возьмет за шиворот. Вытянет их в струну. Провинция словно кот, взятый за шкирку. Мяукает иногда. Пошевелиться не может. Повернуться не может. У женщины шеи нет. На самом деле нет шеи. Нет, не этой, а той, что невидима. Она только у меня и, наверно, еще у нескольких. Голова не смотрит на звезды. Только с позиции лежа. Но лежа женщина спит или с ней кто-то спит. Вот это я поняла, когда меня трахал парень. Долбил меня – продолбил. Пробил, хлынул свет мне в голову, залил словно семенем. Башкой своей залетела. Я первая женщина. Я первая женщина, в которую вышел космос. Потому что космос первым выходит в человека. Гагарин нанес ответный визит. Только и всего, что вы думали.

* * *

Бог пожелал мне нет. Вздыбленная Москва. Плоть обналичена. На – и в лицо мне тычет. Тычет свое – себя. Отец, говорит ребенок, и раздевается телом. Жена: он ебет жену. Жена для того и сделана. Ребенок стоит и смотрит. Ребенка здесь больше нет. Уводит за руку к детям. Уводит к себе – на улицу. Теперь уже незачем. Разделся перед прохожими. На глазах ночью лед. Бур зрачков входит в утро. Одиноко сидит кто-то там. Он один? Он зимой ловит рыбу. Пьет, сутуло сидит. Согревает себя. А весна сменит лед. Как замерзшие голуби, рыбаки на реке. Рыбаки на пруду. Как дерьмо на снегу. Ну, быть может последнее, ну а может не быть. Теплое противостояние глаз и солнца. Солнце просто гигантское, повторяют глаза, но для глаз оно маленькое, мы для глаз – то же солнце, а за нами гигантское, а натура огромна – для линейки, что тело. Сон – когда мы лежим – по линейке мы чертим. По бокам, а угольник? Есть такие дела. Хорошо, я последую. Варужан заходит в далекий дом. Он едет на метро, 28 рублей, платит в кассу и едет. После берет извозчика (здесь гораздо дороже), продолжает езду. Входит на улицу нужную, после в квартиру (в ту). Он глотает стекло за обедом, не давится. За столом легкий хруст. Ничего не поделать. Кучеры и шоферы. Что-то спорят, стоят. Чем-то спорят, наверное. Сплошь кареты и мерсы. Он закуривает – он заходит и звонит. Открывает хозяйка. Он подходит к руке. Распахнула халат. Показала тигренка. Улыбнулась: он спит А не то бы тебя. Щелк зубами у уха. Щелк и щелка, шелка. Он погладил – он спит. Жестковатая шерстка. Он же хищник, такой он. Разувается долго. Расшнуровывается. Расшнуровывает. В гостиной дочь играет на рояли. Пара одна танцует. Пара другая целуется. Парень в углу лежит. Из другой комнаты выходит мужчина, просит немного денег. Мужчина одет лучше него, но в глазах его боль. Варужан кидает пару монет в глаза, набегающие на него.

– Как монголо-татары или арабы, прочие?

– Выше бери, как волны.

– Волны или как воины, – он играет словами, а монетки уходят. Мужчина ждет, пока монетки уйдут, он улыбается, круги от двух монет сливаются на лице, когда за глаза выходят. «Смотри на мое лицо. Когда за глаза выходят». Сморкается и идет. Бал в разгаре, танцуют. Вечеринка, все пьют. Подлетает швейцар.

– Варужан, это вы? Там за порогом девушка, ей до вас срочно дело, ей нужны только вы.

Он выходит – там девушка. На площадке стоит.

– Поднимитесь, пожалуйста.

Поднимаются выше и стоят уже между.

– Мы перешли в ранг игры. Нельзя сказать, что мы боремся, нельзя сказать, что мы – нет. Мы сегодня играем, но болеем как прежде, под колесами гибнем. Все последнее – хвост. От прошедшей кометы. Рассосется.

– Как долго?

– Как положено нам.

– Обувайся от холода.

– Благодарна тебе.

– Мне отдаться, ты хочешь?

– Нет, зачем это лишнее.

– Ну смотри, если что.

– Просто у меня есть влагалище, а у тебя то, что вне. Это вопрос психологии.

– С обнаженною шпагой. Я допонял тебя. То есть я нападаю или я защищаюсь. Или жду нападения – своего и чужого. Ничего: это я. Просто если у нас есть эти усилия, почему бы не объединить их хотя бы на время.

– То чего-то добьемся?

– Я не знаю, но хочется. Быть во мне в этой части – ты выходишь в меня.