Первые гадости

— А еще я могу передать энергию больному и победить его недуг, если не сразу, то частями, — отвечал Семен, помня, что удел психического пророка — врачевать людей, а удел социального пророка — врачевать общество.

В ответ мужики выставили шофера, хронически больного похмельем. Семен ласково поскреб у того в голове, и тому полегчало.

Скоро из окружных деревень потянулись к свалке старухи и вовсе не за помоечным добром, а к пророку.

— Отец родный, спина болит — согнуться не могу.

— Чешись, — отвечал Семен.

— Дак ведь руки-то коротки, не достают до спины.

— Тогда не чешись. Вон столб видишь? — спрашивал Семен. — Встань под ним — будет польза организму. Провода-то даром что в небе, а боль оттянут.

— Может, сам почешешь? Я вот куру тебе сварила, магазинную, правда.

— Ну ложись, старуха, заголяй хребет…

— А у меня, отец, сына паралич разбил, не поможешь?

— А как разбил? Если как Петр I шведов под Полтавой, то пусть принимает внутрь по батарейке натощак от часов или с палец толщиной, — советовал Семен. — А ежели у него что шевелится, так пусть этим и скребется.

Нашелся первый дурак и в Москве, перепробовавший в борьбе с импотенцией много дурных средств и приехавший взглянуть на нового врачевателя. Правда, разговор с Семеном вышел грубый и скомканный, как носовой платок сопляка.

— Ты под свое лечение философию подводишь, старик? — спросил импотент.

— Кому — старик, а кому и старец Митрофаныч: так меня народ кличет, — прошамкал губами Семен.

— Ты скажи, в чем твоя оздоровительная философия? Может, я уже ее прошел в первом классе.

— А вот чешусь целый день, и вся тут моя философия! — нагло ответил Семен, строя безобразные рожи. — У кого средство есть, тому мудрствовать незачем, а старших слушать надо.

Импотент уехал, но, как оказалось, лишь за тем, чтобы бросить бег трусцой и занятия хатха-йогой. С тех пор после каждого сеанса почесываний и обтирания крапивным листом он оставлял в землянке баночку черной икры.

Тут же на свалке Семен нашел себе первого апостола, оказавшегося вблизи девушкой, которая отродясь жила в соседних кустах. Она появилась на свет без папы и мамы из помоечной грязи, и вороны выбрали ее своей принцессой. Старец Митрофаныч чесал и скреб Воронью принцессу ежедневно ради собственного удовольствия, а благодарная девушка, не знавшая прежде ласки, привязалась к нему наподобие собачки и даже обещала пойти за старцем в огонь и воду.

— Нравится тебе животное электричество? — спросил ее Семен.

— Очень, — призналась Воронья принцесса

— Ну, и зачем нам огонь с водой?.. Облизывай себя, как кошка. Кошки знают, что делают.

Скоро у землянки стали собираться по вечерам человек тридцать из Москвы и по области, определенно складывавшиеся в секту, и Семен внутренне возгордился своими приманками на дураков и простаков. Одна беда — не был он готов к такому скоропалительному наплыву абитуриентов и спешно бросился с апостолом на пару придумывать атрибутику новой религии, сочинять гимн и делать из собственной биографии мученический подвиг во славу электричества.

Привычно, говоря что-либо, Семен вытягивал к собеседнику левую руку и, начиная фразу, предъявлял пустую ладонь как местоположение подачки, под конец же фразы поворачивал ладонь ребром, как каратэист, готовый ломать доски. Этот жест Воронья принцесса предложила сделать ритуальным приветствием членов секты. Семен согласился. Потом она же, смышленая не по образу жизни, придумала тройную титулатуру: «отец Семений», «старец Митрофаныч» и «Учитель электричества». И тоже получила согласие наставника. Наконец, сам старец Митрофаныч решил, что перед всяким почесыванием, потиранием и доскребыванием следует сообща петь гимн в его честь такого содержания:

Звери и люди часто болели,
А доктора на них наплевали.
Но Митрофаныч — мудрый целитель —
Всем электричеством жизни прибавил.
Богу он равен, но не подобен.
Людям подобен, но лучше гораздо.
Веруй в Него, больной ли, здоровый,
И Митрофанов всегда будь готов!

Теперь собиравшиеся по вечерам ученики приветствовали друг друга ритуальным жестом, садились вкруг перед землянкой и, умиленно глядя на старца Митрофаныча, затягивали гимн в его честь. После этого из землянки высовывала немытую, но расчесанную голову Воронья принцесса и рассказывала «подвиг» из жизни старца. Она была неграмотная, поэтому выступления заучивала наизусть, и поэтому же перебивать ее смелым вопросом пытливого ума запрещалось под угрозой отлучения от свалки.