Первые грёзы

– Скажите, пожалуйста, – любопытствует он, – сколько времени вы учили эту поэму?

– Да я её вовсе не учила.

– Как не учили?

– Да нет; просто она мне очень нравилась, я много-много раз читала, ну и, конечно, запомнила.

– Только это совсем не для всякого «конечно», – улыбается он. – Значит, например, небольшое стихотворение вам достаточно прочитать один раз, и вы сейчас же повторите.

– Нет, у меня какая-то престранная голова: в ту минуту я не повторю, но через день, даже через несколько часов, если маленькое, – да. Сперва начинают вертеться в памяти отдельные слова, потом фразы и, наконец, всё; я точно мотив подбираю, – подберу, тогда запомню и никогда уж не забуду.

– Совершенно своеобразный склад памяти, я ещё с таким не встречался. – И, по обыкновению, элегантно раскланявшись, он отбывает из класса.

У Таньки Грачёвой от зависти, кажется, начинаются судороги; но, Бог милостив, черты её милого личика возвращаются в первобытное состояние, и всё ограничивается презрительным: «Подумаешь, избранная натура! Вот кривлянье! Смотреть отвратительно!» И не смотрела бы, чего, кажется, проще?

Остальные все удивлены, охают и ахают. Вот не предполагала, что этим можно мир удивить! Неужели сам-то Дмитрий Николаевич «Полтавы» наизусть не знает?..

Домой прихожу в самом лучшем настроении; после обеда просматриваю уроки, которых на завтра совсем мало, захлопываю учебник и тянусь за посторонней книгой, которой столько раз ещё в прошлом году добивалась и вот теперь, только на днях, получила. Замечательно интересно, просто, тепло, задушевно, одним словом, как я люблю. Теперь на диванчик, в уголок, ноги подкорчить, руку на спинку, щёку на руку, и тогда так читается! Но входит мамочка.

– Муся, хочешь прокатиться немножко? Проведаем наших старушек, – благополучно ли они с дачи возвратились, что поделывают.

Хочу ли? – вот вопрос! Чтобы я да не хотела прокатиться вообще, а туда в частности? Впрочем, хитренькая, всевидящая и всезнающая мамочка, конечно, прекрасно знает это. Через пять минут мы на улице. Погода свежая, весёлая, яркая. Осень в этом году во что бы то ни стало хочет оставить по себе хорошее впечатление; всё улыбается и улыбается она, не обращая внимания на угрюмые тучи, которые нет-нет и угрожающе затянут голубое небо. Но она не смущается; дунет раз, другой, и побегут, хмурясь, напуганные облака, и опять себе как ни в чём не бывало смеётся она.

Извозец нам попался хороший, ехать, по счастью, туда очень долго, чуть не противоположный конец города. Весело мне, прямо прыгать хочется, только, жаль, не принято это на улице. Зато сердце моё, которое меньше считается с приличиями и общественным мнением, то, не стесняясь, так и скачет себе. Останавливаемся. Лезем по лестнице. Тут не только сердцу, но и мне привольнее; коли не прыгать, то всё же полубежком наверх взобраться можно. Звоним. Как всегда, минутка тишины, которою сердце опять пользуется для своих гимнастических упражнений, потом шаги, трик-трак: в открытых дверях перед нами Дуняша. Я страшно рада её видеть.

– А, барыня, барышня, пожалуйте! Вот Ольга Николаевна и Марья Николаевна рады будут! Только намедни всё про вас вспоминали.

Первое, что охватывает меня, точно проникает всю насквозь, это тот милый, так памятный мне, особый запах, который всегда царит в их доме: пахнет сушёными цветами, немножко камфорой, духами, чуть-чуть табаком, чем-то вроде «монашек» для куренья, пахнет так, как, представляю я себе, должно пахнуть в старом помещичьем доме, – добрым старым временем. Я обожаю этот запах, он точно за сердце хватает. Старинная красного дерева с красной же обивкой мебель, громадный киот, с теплящейся перед ним голубой лампадкой… Какой-то лаской, отрадой веет на меня от всего этого. Больше я ничего не успеваю разглядеть, кроме появляющейся из-за красной портьеры военной фигуры в тужурке.

– А-а!.. – радостно несётся из его уст. – Вот сюрприз. Наше ясное солнышко выглянуло… скажут тётушки, – быстро поправляется он. – Вот-то они обрадуются!..

Но глаза, вся физиономия его говорит, что и сам он не огорчён, то есть нисколечко. Он целует руку мамочке, крепко-крепко пожимает мою.

– Тётушки, а я вам гостей веду, да каких!