Первые грозы

Никита сдвигал картуз с затылка на брови и, не отвечая, угрюмо сопел. Рябой ёрзал на облучке широким обтянутым задом и удивлялся:

— Шо стесняться, не понимаю. Може, ты гари хочешь, — допытывался он, — то у мене спирт есть.

Проехали мельницу и повернули садами к кирпичному заводу. Лошади тяжело тащили по крутой дороге. Над качающимися папахами всадников медленно поднимался кривой, как сабля, месяц. Перевалив первую гору, обошли станицу и, спустившись к реке, спешились в овраге: здесь устроили засаду. Снизу гора казалась очень высокой, по выжженной солнцем траве карабкались редкие кустики тёрна и боярышника. Ребята закурили и расположились в ожидании условного сигнала.

Висевший над водой густой туман зашевелился и, расползаясь на небольшие облачка, стал таять. Дядько в бинокль уже ясно различал пятно отряда. Минут через пятнадцать можно было разглядеть даже отдельного человека, лошадь, коляску.

На горе тоже замечалось оживление — пробежали четверо с лопатами, от крайнего домика вверх по станице проскакал верховой в бурке.

— Роют окоп, — передавал Дядько, не отрываясь от бинокля. — Из хаты с зеленой крышей вышли трое. Остановились... Разговаривают. Один што-то указывает рукой... К ним подъехал в бурке. Опять ускакал... Ах, черти!

— Шо такое? — без интереса справился матрос с длинными волосами.

Дядько улёгся поудобней и положил локти на винтовку.

— Обнаглели. Орудия подвезли к самому плетню... Завернули. Выпрягают лошадей...

— Дай, и я побачу, — сразу оживился матрос. — Так, так, — улыбнулся он, — думают, у нас пушек нема?.. Мечтают голыми руками забрать, чудаки! У нас один долго так мечтал...

— И што? — спросил Дядько.

— У него голова пухла-пухла, а потом он в кобылу превратился.

И матрос рассмеялся, обнажив сразу полдюжины золотых зубов.

— Ого, да у тебя, брат, во рту целый ювелирный магазин! — шутливо заметил наборщик.

Матрос нажал кнопку, аппарат пикнул под его твёрдым грязным ногтем.

— Алё! Говорить двенадцатая... За плетнём, около хаты с зеленой крышей кадеты поставили батарею... Шо?.. Да-да, зелёная. — Положив трубку, он выволок из кармана серебряный портсигар. — Теперь, кадюки, мажьте салом пятки, утекайте до мамки, душа с вас вон!

Митю одолевало любопытство.

— А мне можно посмотреть в бинокль? Чуточку.

— Подивись и ты. Сперва токо слюни подбери, а то заслюнявишь, не дай боже, стёкла — увесь бинокль спортишь!

Дрожа от нетерпения, Митя припал к биноклю. Гора совсем рядом. На троицу с ребятами они ходили туда за чебором. Домики — хоть рукой бери... Вот они и наши. Верблюд?.. Верблюд. Почему там коляска? Никита? Он, он, гармонь на руках держит!..

Митя от гордости задрыгал ногами:

— Я его знаю. Товарищ Дядько, это Никита. Гармонист. Его ночью забрали. Мы на одном дворе живем.

— Неужто на одном?

— Честное слово... У него телёнок есть.

— Ай-яй-яй, как интересно, скажи, пожалуйста! А мыто и не знали... Ну и скрытный ты, Митька!

Атаку открыл бронепоезд, он развил бешеную пальбу по неприятельскому расположению. Белые, по-видимому, не ожидали такого начала. По горе встревоженно забегали люди, вправо скакал сорвавшимся галопом гнедой конь с седлом. К плетню поспешно подвезли ещё одно орудие, и возле него суетливо завертелись артиллеристы.

У ствола пушки расцвёл белый дымок, и почти одновременно на заставе услышали взрыв в городе.

— Горняжка, — определил по звуку моряк. Он неотрывно доносил по телефону: — Батарея в действии. Огонь по ней!..

Далеко за плетнём возник дымок разорвавшегося снаряда.

— Сапожники! — выругался матрос, — опять переплюнули...

В трубку он ответил спокойно:

— Перелёт!

Ударили вторично — дымок распустился над рекой.

— Недолёт!

Митя лихорадочно трясся, словно находился в леднике. Вывернув наизнанку карман из штанов, он нервно теребил его и на каждую неудачу чесал в затылке с таким сожалением, будто неточную наводку орудия производил он сам.

Третий снаряд взорвался прямо над плетнем: это было так ловко, что Митя не заметил, как отодрал от штанов карман и, обтерев им вспотевшую шею, беззвучно захлопал в ладоши.

— Вилка! — сообщил по телефону длинноволосый. — Повторить вилку!

Четвертый разорвался там же: из-за плетня в разные стороны, как клопы, расползлись маленькие и смешные человечки.

— Одна пушка выбыла из строя, — сообщил наблюдавший Дядько, — вторая продолжает стрелять...

— Счас собьем, — ответил уверенно матрос.

Безухий проснулся и сонным, набухшим голосом справился:

— Ещё не заняли станицу?

— Не.

— Когда займут, разбуди, — предупредил он и, перевернувшись на другой бок, спокойно захрапел.

Аппарат заплакал тоненькими голодными всхлипами — заставу вызывали.

— Двенадцатая слухает. Шо?.. Сигнал к атаке?.. Уже?.. Есть!.. Ну-ка, хлопчик, — обернулся к Мите моряк, — карабкайся на крышу, а я тебе флаг подам. Стань на краю и махай им с бока в бок, доки я не окликну. Да поворачивайся швидче!

Взбираться по стене было не легко: Митя цеплялся за каждый выступ. Ему казалось, что его увидели кадеты. Он ясно представил: к орудию подходит офицер и отдает приказание: «Эй, казаки, угостите снарядиком вон того мальчишку, что взбирается на стенку!»