Первые опыты

«СИ-ГА-РЕЕЕ-ТЫ! СИ-ГА-РЕЕЕ-ТЫ! ПОД-ХО-ДИИИИ-ТЕ СЮ-ДААА!» – громко зазывал мальчик, работающий в сигаретном киоске. Сегодня вечером он сделал модель пиджака из желтого пластика с рисунком теперь уже вышедшего из моды старины Джо Кэмела, забавного носатого верблюда, разгуливающего в темных очках, кожаном жакете и с неизменной сигаретой в зубах. Если бы температура поднялась до 35 градусов, тело парнишки растаяло бы. Рукава пиджака были коротки и доходили мальчику до локтя. Это свидетельствовало о том, что мальчишка был в том возрасте, когда определенные части тела растут быстрее, чем другие. У него, как и у Скотти в восьмом классе во время наших встреч в течение одиннадцати дней, вместо усов рос темный пушок. Я хотела сказать «сигаретному мальчику» о том, что его усы скорее вызывают отвращение, чем выглядят сексуально, и что следует их сбрить как можно быстрее.

Однако ничего не сказала, потому что внезапно мне пришло в голову, что сначала надо бы узнать, есть ли у «сигаретного мальчика» подружка. Я подождала, пока он запустит колесо. На нем были написаны все месяцы года, разделенные на четыре сезона: зиму, весну, лето и осень. Это было самое лучшее колесо с сигаретами на набережной.

– Эй! У сигаретной стойки!

Десяток курильщиков повернулись в мою сторону. Мальчик не прореагировал.

– Не вы, а парнишка за стойкой, – кричала я громко, стараясь перекричать какофонию звуков.

Курильщики снова стали смотреть на колесо, Мальчик взглянул на меня, но ничего не сказал. Ему не разрешалось ни с кем говорить, кроме клиентов, пока он на работе.

– Да, «сигаретный мальчик». Ты. У тебя есть подружка?

Сначала он сконфузился. Затем на его лице появилась самодовольная улыбка. Эта была улыбка четырнадцатилетнего подростка, у которого подружка старше его на пару лет, очевидно, слишком горячая для его юного тела.

– Я не клеюсь к тебе, – сказала я нетерпеливо.

Он сник.

– Ну, быстро. У тебя есть подружка?

Он кивнул.

Я подумала обо мне и о Скотти, о Бриджит и Берке, о Сиде и Мирне, и меня опечалило будущее этого мальчика. Мне не хотелось увидеть его через несколько лет с татуировкой его Мирны на руке, оплакивающим свою потерянную любовь, поедающим один рожок с шоколадным мороженым за другим.

«Порви с ней, – умоляла я его. – Прежде чем зайдешь слишком далеко».

Но я не могла этого произнести вслух.

Стрелка волчка остановилась на осени. Выигравшие обрадовались. Проигравшие снова стали швырять двадцатипятицентовики. Колесо завертелось. Годы замелькали вновь.

Двадцать третье августа

Сегодня день рождения Хоуп. Я с волнением ждала все утро ее звонка, а когда зазвонил телефон, быстро подбежала и подняла трубку. Определитель номера замигал – номер не определен, но я это проигнорировала. Поэтому сама виновата, что состоялся следующий разговор.

– Джиеесс! Э-тооо й-а!

Я чуть не повесила трубку.

– Кто это?

– Это й-аа. Биэ-тоу-ни.

Мне бы следовало бы знать, что после медового месяца в Европе моя сестра приобрела какой-то странный акцент.

– Как ви жиэвйоте?

Щелчок в телефоне помешал мне произне¬сти в ответ стандартную фразу.

– У мьеня мо-бийль-ник.

Ее мобильник. Конечно. Держу пари, что она накупила их с десяток, разных цветов в тон одежды и автомобилей. Очевидно, обвал на бирже никак не повлиял на ее привычки.

– ЕЕЕсссс. Ма-м доу-ма?

– Нет.

– Ка-акх жи-ааль?

– Что?

– Ка-акх жи-ааль?

Как жаль. Бог мой. Да, клиника. Пожалуй, у нее хуже с языком, чем у Мадонны после «Ивиты».

– Па-жа-лста пиэ-риэ-дхай йееей эть-йшш еллвавава.

– Обязательно, – ответила я. – Если смогу перевести.

– Штоуу?

– Ничего.

– Гхраннт и йа киэ смоужийем прийиээ-хать на Дийээнь труода.

Лично мне совершенно все равно, что Г-кошелек и моя сестра не смогут приехать на День труда. Но моя мама очень расстроится. Это единственное, что она слышала от нее со дня свадьбы.

– Нет, не передам, – ответила я. – Ты сама ей скажи. Она сейчас показывает дом, но, должно быть…

– Нийэт. Ниэ смау-гу, – сказала Бриджит. – Йа на путийи в аэроу-порт. Йа лиэчу в (опять шум)… Йа заканчивайу… (опять шум).

Вот и весь разговор.

Я бы не удивилась, что этот шум она издавала специально, кашляя в телефон, чтобы прервать разговор со мной. Хочу сказать, что хотя она на одиннадцать лет старше меня, ведет себя как девочка-подросток.

Когда я сказала маме эту новость, она попыталась не реагировать на нее:

– Моя дочь. Завсегдатай модных курортов.

Но я видела, как она расстроена уже по тому, как ожесточенно она рубила овощи к ужину.

– Хватит сходить с ума, – сказала я.

– Кто, я? Схожу с ума? – спросила она, отрезая корень у салата-латука. ХЛОП!

– Тебе, кажется, не за что на меня сердиться, – сказала я.

– Ты провоцируешь меня специально, – сказала она, отрывая лист за листом.

– Я не провоцирую тебя! – парировала я. – Как я тебя провоцирую?

Как будто все как раз было не наоборот: не она провоцировала меня.

– Ты провоцируешь меня, задавая подобные вопросы: «Как я провоцирую тебя?» – сказала мама. – Поэтому перестань это делать и дай мне мира и спокойствия.

Как тебе хочется, блондинка.