Его Превосходительству Господину Тайному Советнику,
Калужскому гражданскому губернатору,
Управляющему Смоленскою губерниею
И Кавалеру Павлу Никитичу Каверину
От подполковницы Елены Александровны,
По мужу Энгельгардтовой,
Покорнейшее прошение.
Когда нашествие неприятеля было на город Смоленск, и отделяющимися партиями французских мародёров муж мой, подполковник Павел Энгельгардт, содействовавший истреблению врага на местах своего жительства, захвачен был французами и сколько за подвиг свой, столько и за непреклонность вступить в должность, предложенную ему, нарушить обязанность свою к Отечеству, подвержен был тюремному заключению — и, наконец, суду, где и расстрелян.
Прибыв ныне из отлучки моей, известилась я, что по отношению Вашего Превосходительства к здешнему губернскому предводителю, коим изволили требовать о доставлении сведений о родственниках, оставшихся после расстрелянных французами означенного мужа моего и коллежского асессора Шубина, на которое в ответ отношением его, предводителя, последовавшим к Вашему Превосходительству, как мне известно, что меня не упомянул.
Чувствуя немалое прискорбие сколько потому, что муж мой расстрелян французами, а, тем не менее, что и господин дворянства предводитель отозвался неизвестным о жительстве моем, — я прошу покорнейше Ваше Превосходительство, как благотворительного начальника, пекущегося о пользе несчастных сирот, не благоугодно ли будет сделать, куда следует, представление Вашего Превосходительства о назначении мне подобного, как и прочим осчастливившимся получить родственникам расстрелянных, пансиона, в том уважении, что я из сословия призрения никакого награждения не получала.
Что можно сказать по поводу вышеприведенной бумаги?
Ей-Богу, это просто какой-то перл человеческой наглости и пронырливости.
Да, ради звания вдовы героя и особливо ради императорской пенсии, как видим, Елена Александровна, совсем недавно заявлявшая, что она более не жена Павлу Ивановичу, что его жена теперь «дягилевка», была готова на всё. Как-то даже стыдно за нее, ей-Богу!
Конечно, в большинстве своём официальные документы невыразимо скучны. Но встречаются документы, которые просто жгутся, и они жгут каждого, кто соприкасается с ними. И этот документ — из их именно числа.
И ещё.
События 1812 года обнаружили чрезвычайно много героизма и самопожертвования во всех слоях российского общества, но вместе с тем тогда же проявилось много необычайного бесстыдства. Впрочем, бесстыдство свойственно всем без исключения эпохам — тут ничего удивительного нет.
Письмо-прошение Елены Александровны, как я убежден, есть именно акт публичного бесстыдства, но при этом бесстыдства, как выясняется, совершенно бессмысленного, ибо верховную власть обмануть госпоже Энгельгардт (Корсаковой) так и не удалось.
Оказалось, что российские высшие чиновники, не только официальные бумаги изучают, но при этом могут ещё и вникать в существо дела. Более того, самый высочайший чиновник империи — сам российский император — также оказался таков.