Первые партизаны, или Гибель подполковника Энгельгардта

Вообще, упомянутые вишнёвские дворовые уподобились самым настоящим разбойникам. Звали их Ефим Никифоров и Сергей Мартынов.

И они не ограничились убиением своего господина. Ефим Никифоров, опять же соединясь с французами, убил отставного поручика Данилу Иванова, а Сергей Мартынов наводил французов на известных ему богатых поселян. Более того, Мартынов самолично убил управителя села Городище, разграбил церковь, вытащил — тут прошу дам прикрыть на миг прелестные свои ушки — из гроба труп помещицы, стрелял даже по казакам.

Собственно, Ефим Никифоров и Сергей Мартынов образовали совместно с французскими мародёрами единую шайку. Факт крайне прискорбный и даже чудовищный, но он имел место, дамы и господа.

При появлении в той стороне моей партизанской партии, францы быстренько разбежались и скрылись, а вот Сергея Мартынова удалось захватить. И я немедленно рапортовал о том начальнику ополчения и приготовил примерное наказание.

Это случилось 14-го числа сентября месяца 1812 года. Незабвенный подполковник Энгельгардт был жив ещё и, кажется, не подвергся пока даже первому аресту своему.

А уже 21 сентября пришло мне повеление расстрелять преступника — разумею Сергея Мартынова, грабившего городищенскую церковь и творившего другие безобразия в общей компании с французами.

И я тотчас же разослал объявление по всем деревням на расстоянии десяти верст, дабы крестьяне собрались в Городище, где до того свирепствовал Мартынов. Были в Городище особо приглашены и четыре священника из окружных сел.

22-го числа, с самого утра, преступника исповедали, надели на него белую рубаху и после этого в сопровождении караула подвели к той самой городищенской церкви, которую он до того жесточайше грабил вместе с французскими мародёрами.

Мартынову велели опуститься на колена. Прямо пред ним стояли священники, на одной черте с ними расположился взвод пехоты. За священниками же расположился народ, а за народом стояли полукружием казаки и гусары, члены моей партизанской партии.

Мартынова отпевали… живого.

Надеялся ли он на прощение? До какой степени укоренилось безбожие в нём? Или им до полнейшей бесчувственности овладело отчаяние?

Вот вопросы, которые в тот момент овладели мною. Ответа у меня не было и нет. Могу только сообщить, что во время богослужения Сергей Мартынов ни единого разу не перекрестился.

Когда служба была окончена, я велел народу и отряду расступиться, а преступнику сказал, дабы он поклонился на все четыре стороны. Затем по моему знаку Мартынова отвели далее и завязали ему глаза. Тут он же затрепетал, окончательно поверив в реальность происходящего.

Взвод подвинулся и разом выстрелил. Партия моих партизан на всякий случай окружила зрителей, хранивших испуганное молчание.

Степан Храповицкий, один из офицеров моей партизанской партии (славный воин, он командовал эскадроном ахтырских гусар, вышел вперёд и зачёл следующее:

„Так карают богоотступников, изменников отечеству и ослушников начальства! Ведайте, что войско может удалиться на время, но государь, наш православный царь, знает, где зло творится, и при малейшем ослушании или беспорядке мы снова явимся и накажем предателей и безбожников, как наказали разбойника, пред вами лежащего; ему и места нет с православными на кладбище“.

Когда Храповицкий смолк, вышел вперёд один из священников, поднял крест и прокричал:

„Да будет проклят враг Господа нашего и предатель царя и отечества! Да будет проклят!“

После этого в молчании все стали расходиться».

2

«Около Дорогобужа явился ко мне вечером некто Масленников, Московского гренадерского полка отставной подполковник. Он был в оборванном мужицком кафтане и в лаптях.

Оказалось, что мой партионный майор Храповицкий знал его с самого детства. Ясное дело, вопросы следовали один за другим. Потом Масленников поведал и о приключившемся с ним несчастии.

Рассказал нам сей Масленников, как не успел выехать из своего села до прихода неприятеля по причине случившегося наводнения, как враги ограбили его и как он едва спас последнее своё имущество, испросив у вяземского коменданта (француза, естественно) охранный лист.

Мы полюбопытствовали видеть лист сей, и с изумлением там прочли, что господин Масленников освобождается от всякого постоя и реквизиций в уважение обязанности, добровольно принятой им на себя, продовольствовать находившиеся в Вязьме и проходившие чрез город сей французские войска.

Приметя удивление наше, Масленников, хотя и с замешательством, но поспешил уверить нас, что сии слова поставлены в охранном листе единственно для спасения его от грабительства и что на самом-то деле он никогда и ничем не снабжал войска французские в Вязьме.

Мы замолчали. Сердца наши готовы были поверить, хотя, конечно, нельзя было совсем исключить того обстоятельства, что он мог ухватиться за всякий способ для сохранения своей собственности. Но стало нам как-то неуютно.

Скоро Масленников отправился в село своё, находившееся верстах в трёх от деревни, в коей мы ночевали. Он взял слово с нас, что на следующее утро мы приедем к нему завтракать.