Первые шаги

— Все неприятности там начались с исключения из партии Андрея Лескина, бывшего рабочего, возведенного Феллем в звание мастера, — рассказывал Дмитрий. — После исключения Андрей начал пить, бить жену. На рудниках ходил мрачный, ни с кем не разговаривал, а напившись, бахвалился, кричал. Попытки Топоркова поговорить с ним успеха не имели. А до этого Лескин пользовался большой популярностью среди рабочих. Глядя на него, подпольщики вспоминали, что при исключении Лескин сказал: «Не остановили вы меня, когда я в болото лез», — и винили Топоркова в случившемся…

Однажды, бродя пьяный за поселком, Андрей встретился с Исхаком, растрепанный, с мешками под глазами.

— Жалеешь, Исхак? Может, не постыдишься со старым товарищем поговорить по душам? Или постыдишься? Андрей Лескин пьяницей стал, — пьяно говорил он, покачиваясь перед Исхаком.

— Давай сядем, Андрюша, говорить будем, — предложил ему Кокобаев.

— Сядем давай. Ты добрее Ивана. Он меня выгнал из партии. Впрочем… тогда он был прав. За сытой жизнью погнался Андрей, в начальство полез, на барышне женился… — частил Лескин, будто спеша выговориться, пока не перебили.

Исхак смотрел на него теплым взглядом и молча слушал.

— Понимаешь, Исхак, я сам хотел уйти — двум богам нельзя молиться, — но Иван нож в сердце воткнул. Как он сказал: «Партию на Ольгу сменял»… Не нужна мне Ольга! Хочу быть прежним Андреем! Выгнали, как паршивого пса. Всем чужой! — говорил Андрей, плача пьяными слезами. — Погиб я, брат Исхак! Пью и пить буду, а ее выгоню! Ольга сказала: «Киргизы вонючие!» Я не позвал тебя на свадьбу, свинья был. Иван прав, не пошел…

— Пить не надо, Андрей! Жену бить стыдно! Заслужишь — снова в партию примем. Зачем плакать? — утешал его Кокобаев.

Андрей то соглашался с ним, то упрямо твердил, что таким, как он, нет места среди рабочего класса. Наконец, протрезвясь немного, ушел. Исхак, вернувшись в барак, рассказал об этой встрече. На Топоркова посыпалось еще больше обвинений.

— Воспитал! — говорили шахтеры. — Какой был парень Андрей, а теперь гибнет…

Топорков снова пытался поговорить с Андреем, но тот, увидав старого друга, сейчас же скрывался. Однако пить он бросил.

— Я устроился на квартиру у тестя Лескина, — продолжал Дмитрий, — фельдшера Костенко, и это оказалось удобно во всех отношениях. Хозяйка чуть не в первый же день начала рассказывать про зятя, плачась на горькую судьбу дочери. «Может, поговорить с ним?» — предложил я. «Голубчик мой! Поговорите, вас-то наверное послушает», — ухватилась она с радостью за мое предложение.

С Топорковым мы уже связались, и всю историю я знал. Исхак на работе шепнул Андрею обо мне и передал, что хочу с ним говорить. К адвокату приходили все, кто хотел: служащие, рабочие, даже «торговец», мой спутник, находил заделье. Приход мастера никого не удивил, а Домна Филатовна, пока мы говорили, близко никого не пускала.

Путаная голова у Лескина, но рабочая закалка есть. Новое положение мастера вскружило ему голову, обывательщина начала затягивать, и Иван хотя вначале допустил ошибку, просмотрел парня, но вопрос об исключении правильно поставил. Резкий удар по самолюбию разбудил у Андрея прежнюю, хорошую рабочую гордость. Но прийти к товарищам, признать свою вину — характер не позволял. Оттого и запил и жену возненавидел, считал, что из-за нее стал отщепенцем…

Дмитрий смолк, задумавшись об Андрее.

— Ну, и чем кончилось? — поторопил его вопросом Антоныч.

— Приняли Андрея перед моим отъездом обратно в подпольную организацию. Стал снова энергичным, веселым. По-прежнему защищает рабочих от несправедливых штрафов, издевательств других мастеров. С женой ласков, не пьянствует… Костенко не нарадуются на зятя. За мной, как за своим, ухаживали: мне ведь пришлось раза три разговаривать с Андреем, помогая ему разобраться в душевной путанице.

Дмитрий засмеялся:

— Фельдшер всем говорил про меня: «образованный, благонамеренный человек».

— А как теперь подпольная работа идет у них? — спросил Антоныч.

— Хорошо! Авторитет Топоркова восстановлен.

— Ну, а где Мокотин, знаешь?

— Трофим перешел на нелегальное положение, сюда не вернется. Увидеться с ним мне из-за этого прохвоста, что увязался со мной, не удалось, но Трофим присылал записку с младшим братом его старого друга Сатая Уразбаева, Бостаном. Был Мокотин на Спасском, в Караганде, теперь связан с Иваном. Жить он остался в каркаралинских степях, среди киргизов. Друзей у него много. Связь с нами Мокотин будет поддерживать через Бостана, — ответил Дмитрий.

— Значит, все хорошо. Можно тебе по-прежнему литературным кружком заниматься. Встречаться будем здесь. Романов свой человек, — сказал Антоныч. — А теперь уходи, я дождусь хозяина.

Дмитрий простился и ушел.

Глава двадцать четвертая

1