Первые шаги

Семен Данилович молча выслушал, потом, видимо поверив, улыбнулся и хлопнул зятя по плечу.

— Молодец, Серега! Будто и впрямь мой сын!

Как-то Секлетея Наумовна спросила мужа:

— Отец, ты ничего не замечаешь? — и повела глазами на Савину, сидящую в переднем углу.

Калерия нашла себе дело у Разгуляевых — учила Дашу петь. Сейчас шел урок. Сергей стоял, опершись на черную глянцевитую крышку рояля, и с довольной улыбкой смотрел на поющую жену.

— Давно заметил. И с Сергеем о том говорил, — шепотом ответил Семен Данилович. — Не подавай виду. Умен парень! Хотел над нами посмеяться Сидор Карпович — не вышло, а мы уж посмеемся, так посмеемся: краля его весь город смешит!

Секлетея Наумовна несколько времени наблюдала за группой у рояля и, по-видимому успокоившись, облегченно вздохнула и вышла из гостиной.

2

В Петропавловске было много купеческих кожевенных заводов, их породила меновая торговля с кочевниками-скотоводами. Заводы начинались верстах в трех от подгорной части города и тянулись далеко вдоль Ишима.

Условия работы на купеческих предприятиях были вообще тяжелые, но особенно «каторжные» на кожевенных. На таких заводиках рабочий день длился зимой и летом по четырнадцать — пятнадцать часов; сухой кусок хлеба кожевники ели урывками возле грязных, вонючих чанов — установленного перерыва на обед не полагалось.

Только горькая, беспросветная нужда загоняла людей к скаредным купчишкам, вытягивающим все жилы у рабочих. К ним приходили неграмотные, темные, забитые крестьяне — переселенцы из России, не нашедшие ни земли, ни воли в Степном крае. Растеряв последнее, они превратились здесь в нищих, ютились в солдатской слободе, по нескольку семей в одной землянке. Дети их просили «кусочек христа ради», жены стирали по четвертаку в день и еще радовались, когда находился такой заработок.

Отупев от тяжелой работы и от бесконечных забот о куске хлеба, кожевники не участвовали ни в забастовках, ни в демонстрациях. О них-то и шел разговор между членами комитета подпольной организации, собравшимися в квартире Хасана Сутюшева.

— Кожевники на заводиках Зеленкова и его двух соседей находятся в таких кошмарных условиях, что теряют человеческий облик, — говорил Валериан Касаткин.

— Я там десять лет работал, без ног остался. Зимой и летом в воде стоял, — поддержал его Хасан, приподнимаясь на локтях, и жестоко закашлялся.

— Мы должны помочь кожевникам вырвать у купцов хотя бы мало-мальски человеческие условия, — взглянув с тревогой на Хасана, продолжал Касаткин. — Но дело не только в этом. Реакция совсем обнаглела. Нас считают похороненными. Многие из рабочих так напуганы беспрерывными арестами, что потеряли надежду на лучшее. Вы понимаете, какое впечатление произведет забастовка кожевников, самых забитых, робких, особенно когда бастующие добьются победы.

— Я так считаю, что кожевники должны начать забастовку в августе, подгадать к ярмарке. Тогда купцы будут сговорчивее, — заговорил Мезин.

— Верно, Степаныч! — оживленно подхватил возчик Володя Белов, самый молодой член комитета. — Во время ярмарки мы не переставая возим сырые шкуры на заводы. Держать их не обработанными нельзя — пропадут. А новичков взять — ничего не выйдет, учить их надо.

— Правильно! — отозвался Валериан. — До августа у нас еще два месяца, за это время можно подготовить кожевников. Только следует кого-то специально прикрепить к этим заводам для пропагандистской работы. Вавилов слишком мало там бывает. Я думаю, лучше всех подойдет Володя — он ведь каждый день туда ездит с грузом. Как считаете, товарищи?

Все согласились, что так будет лучше всего.

— …В кружок теперь приходят и с заводов Кускова и Втулкина. Заинтересовались кожевники. В воскресенье мы решили собраться в балочке за заводом, будто погулять. Хочу почитать им прокламацию, — через месяц после совещания комитета сообщил Володя Касаткину.

— Правильно, Володя! Я к вам подойду, — ответил Валериан.

Белов пришел на условленное место первым, за ним подошли человек десять зеленковцев. Они принесли узелки с едой, несколько бутылок из-под водки, — непочатую бутылку принес сам Владимир.

— Наших еще с десяток придет, — сказал один из них.

— Подождем, день весь наш, придут! — успокоил его Белов.

Вскоре набралось до сорока человек.

Теплый, солнечный день и зеленая мягкая трава, на которой сидели и лежали группками кожевники, развеселили всех. Слышались шутки, смех.

— Я сегодня, товарищи, хочу прочитать один листок. Помните, рассказывал вам про то, как царь, испугавшись забастовок и крестьянских бунтов, обещался без представителей народа законы не издавать? — начал Володя.

— Помним, помним! — оживленно откликнулись кожевники.

— А ведь царь-то обманщиком оказался! Нашего представителя в думе уже нет, и новый закон издал сам царь…

Все зашевелились, подтягиваясь ближе. Некоторые испуганно привстали: их испугало то, что Володя царя обманщиком назвал.

— Вот послушайте, что сделал царь с народными представителями и как он выполняет свои обещания, — продолжал Володя, будто не замечая испуганных лиц, и достал из кармана тонкий листок с печатным текстом.