Первые шаги

Потеряв надежду сломить добром упрямство Кирилла Железнова, следователь перешел к крутым мерам и по отношению к нему. Его, как и Федора, обрили под каторжника, неделями держали в карцере на воде и хлебе.

Василий сообщил об этом политическим. Началась общая голодовка. Через неделю вмешался прокурор, и Федора с Кириллом перевели на режим, общий для всех политических, но книг и бумаги не давали по-прежнему. Василий передавал им незаметно клочки, но вынести письмо за ограду тюрьмы не удавалось, надзор был строг. Потому-то до сих пор они не присылали о себе известий.

Два месяца назад их приговорили к ссылке в Нарым на семь лет. Скоро, видно, отправят…

Про Степаныча Федор рассказал Василию незадолго до его освобождения и тогда же написал записку.

— Палыч говорил мне на прощание: «Скажи ему, нас не сломили, мы вернемся еще более крепкими. Из ссылки напишем, тогда пусть сообщает обо всем и о семье». Кирюша просил доставить его письма жене. Верят они, что придет революция, по-другому станут жить люди, — сказал Василий, заканчивая свой рассказ.

Феона Семеновна дважды уже заглядывала в комнату, хотела позвать обедать, но муж ей молча махал рукой и она закрывала дверь.

Степаныч, слушая о страданиях друзей, сильно волновался.

«Революцию ждут, а мы здесь копаемся, а не робим, — думал он с тоской. — Надо смелее людям правду говорить. Товарищи в руках у катов и то не боятся…»

* * *

…Дорога в Кривозерное и обратно у Григория отняла шестеро суток, поэтому на месте он пробыл только два дня.

Небольшое село раскинулось на берегу длинного, загнутого в конце озера. С двух сторон его обступил густой лес, березы и клены — с одной, могучие сосны — с другой. Жители сеяли пашни, рубили лес, заготовляли на продажу срубы, выжигали древесный уголь.

Двое железнодорожников переехали в село пять лет назад, когда их после забастовки выслали из Петропавловска. Они построили небольшую кузницу, и скоро в Кривозерное изо всех окружных сел стали приезжать мужики — лошадей подковать, колеса перетянуть, лемеха поправить, а то и со слесарной работой: один из ссыльных был кузнецом, другой — слесарем.

Уголь для своей кузницы они выжигали сами, у них в лесу и избушка была. Вот в этой избушке и устроили «типографию», когда к ним привезли гектограф. Место было удобное — в самой глуши.

Задняя стена «типографии» повисла над узким, глубоким оврагом, поверху заросшим кустарником, переплетенным колючей ежевикой, малиной… Овраг, петляя, уходил в глубину бора. Подпольщики устроили в полу лаз и вырыли ступени до дна оврага. «Коль кто непрошеный явится, с гектографом в лаз — и ищи в поле ветер», — говорили они Григорию.

— Да вас здесь до самой революции никто не потревожит, — смеялся Григорий, осматривая «типографию». Тут же составили коротенькое обращение и напечатали его.

За пять лет высланные деповчане ни разу не были в родном городе, не видели никого из товарищей. Приезду Григория они горячо обрадовались: вместе первую забастовку организовывали в депо и почти одновременно в ссылку попали. До рассвета рассказывали Потапову о своей жизни в Кривозерном.

— Теперь у нас тут много дружков завелось, а посмотрел бы ты, Гриша, как нас вначале встретили! — говорил кузнец.

— Не привирай! — остановил его слесарь, любивший во всем точность. — Это староста сказал: «Земли у нас мало, поезжайте с богом в другое село…»

— А как наш возчик с мужиками пришел да нажали на него, он и в кусты, — перебил товарища кузнец, который по живости характера был не в силах оставаться слушателем, и рассказал Григорию подробно о возчике.

Поликарп кормил большую семью тяжелым трудом углежога, своего хлеба не хватало. Он возил уголь продавать в Петропавловск и попутно привез в село высланных железнодорожников. Еще за дорогу друзья поняли, что возчик им попался очень удачный, и подружились с ним.

Вскоре Поликарп стал для них связным с петропавловскими подпольщиками и окрестными бедняками. Он привел к кузнецам в подручные семнадцатилетнего пастуха, мирского выкормыша; теперь тот один из самых активных в их подпольной организации, во все села Кокчетавского уезда листовки разносит…

— Слыхал? Наши мужички подати-то не больно охотно платят, — подмигнул кузнец Григорию.

Пропаганда ширилась с каждым месяцем, и вдруг печатать стало нечего, связь порвалась.

— Вот когда мы, друг, заскучали по-настоящему, — задумчиво произнес слесарь.

Товарищ подтвердил вздохом его слова.

Поликарп, возвращаясь из Петропавловска, сообщил, что никто к нему на свидание не вышел, на базаре рассказывали о новых арестах в депо, генерал какой-то приехал…

Совсем недавно удалось связаться им с Мезиным — послали с Поликарпом своего подручного и дали адрес старого казака.

На другой день в «типографии» Григорий рассказал друзьям все новости, вместе наметили план работы для кривозерских подпольщиков на будущее. Договорились, что угольщик будет у Кати получать тексты и ей же привозить «уголь»: прачке угля надо много.

Условившись о пароле, Григорий с попутчиками уехал, так и не выбрав себе сруб для постройки дома, ради чего он будто бы приезжал в Кривозерное.