Первые шаги

— Смотри, мастер! Чтобы у меня штрафов не было! — бросил вдогонку ему Иван, поднимая кирку вверх. — А то я знал одного любителя штрафов — он так не хромал, как ты, а сразу на карачках ползать стал. В шахтах, сам знаешь, камни часто на голову летят.

Кривой не выдержал и, пятясь, быстро ушел из забоя. У него от бешенства руки дрожат, но с этим отчаюгой, как окрестил он Топоркова, решил впредь не связываться. Такой может подстеречь где-нибудь вечерком и проломить голову.

Донельзя озлобленный, Кривой спустился в третью шахту и разыскал забой Исхака.

— Ты, косая морда, сегодня же марш из русского барака! — заорал он, поднимая плеть.

Молоденький казах, работавший рядом с Кокобаевым, испуганно сжался.

— Твоя — Кривой, моя — Кокобаев, — повертываясь к мастеру, с сдержанной яростью ответил Исхак. — Плеть убери, ударишь — ответ получишь. Я умею сам бить, а они помогут, — кивнул он на соседей.

Яростный взгляд казаха испугал Кривого не меньше кирки Ивана. «Вон какой дубина, задушит — не пикнешь», — боязливо подумал, торопливо уходя. К Топоркову и Кокобаеву он больше не подходил.

А между шахтеров шли нескончаемые разговоры про храбрость новичков. В казахских землянках певец в песне называл Исхака батыром.

Андрей Лескин вечером озорно кричал в бараке:

— Здорово вы его отделали! Вот это по-нашему! А то не дают сдачи, вот он и расходится…

Красавец шахтер проникся уважением к Топоркову и Кокобаеву. Вся молодежь барака тоже потянулась к ним.

— Подождите конца месяца, он им покажет, почем фунт гребешков, — говорили кто поосторожнее.

Но месяц кончился, и как раз у Топоркова и Кокобаева ничего не вычли по штрафам. У шахтеров стали появляться мысли о том, что от мастеров можно защищаться. Когда об этом заговаривали при Топоркове, он к слову рассказывал про забастовки рабочих, вспоминая забастовку в Караганде.

— Сообща рабочим легче защищаться, — внушал он. — Тогда всего два дня побастовали и то немалого добились. А кабы дальше держались крепко, разве то бы было?

Друзья его уже знали, что они с Исхаком в 1901 году в Караганде работали.

А друзей у них с Исхаком с каждым днем становилось больше. Когда заканчивался рабочий день, Исхака земляки тянули в свои землянки.

— Пойдем, батыр, песню споешь, новости скажешь, — просили молодые жигиты, и Исхак, поужинав, немедленно уходил к ним.

Он рассказывал о рабочих депо, среди которых есть и казахи.

— Русские, казахи — все вместе, мастеров с плетьми нет, казахов не ругают, — говорил он.

Слушатели удивлялись — они никогда в русские бараки не ходят.

— Мы с Ваней друзья, вместе бараке живем, — указывал им Исхак. — Никто из шахтеров меня не гонит…

— Ты балуан[4]! — произносил кто-нибудь неуверенно, другие, подтверждая, кивали головами.

Исхак смеялся и брал домбру — песне больше верят!

Топорковым чаще других завладевал Андрей Лескин. Он жадно выспрашивал обо всем, любил рассуждать о политике.

— Вот ты, Ваня, говоришь, что рабочие в России забастовки устраивают, заставляют хозяев уступать. Так ведь они все русские, а у нас киргизцев наполовину, разве с ними сговоришься? — однажды сказал он.

— Нам перво-наперво сдружить всех шахтеров надо, Андрюша! Киргизцы такие же люди, что и мы, — ответил ему Иван. — Начальство нарочно ссорит одну нацию с другой, тем и держится. Если все бедняки, какой бы нации они ни были, заодно возьмутся, так начальникам на нашей шее не усидеть.

Андрей задумался и долго молчал. Потом сказал весело:

— А ведь правда твоя, друг! Ой, и запляшет Фелль, коль мы все откажемся в шахты лезть!..

С помощью Андрея Топорков и начал борьбу за объединение русских шахтеров с казахами.

В одну из суббот Исхак после короткого разговора с Топорковым ушел к землякам, а Топорков позвал Андрея погулять по поселку. О чем друзья говорили во время прогулки, никто из шахтеров не знал, но всем бросилось в глаза, что Андрей весь вечер больше обычного дурачился и часто кидал на Топоркова задорные взгляды.

Утром, как только кончился шахтерский скромный завтрак, Андрей взял у своего соседа гармонь. Играл он хорошо, о том все знали, и к нарам, на которых сидел молодой шахтер, сразу потянулся народ с обоих концов барака.

— Давай, друг, споем, чтоб дома не журились! — крикнул издали Иван и затянул высоким тенорком:

Бывали дни веселые, гулял я молодец…

К нему присоединились десятки голосов, одна песня сменяла другую. Гармонист с залихватским видом подыгрывал поющим.

— Эх, поплясать хочется, да тесно тут. Айда, братва, на улицу! — весело предложил Иван.

Андрей встал, передвинул шапку набекрень и, поправив ремень на плече, двинулся к выходу. За ним повалили гурьбой обитатели барака.

Моя милка в том конце, при серебряном кольце….

Пел во всю силу легких Андрей, играя «страданья». Шапка чудом держалась у него на макушке, он с лукавой улыбкой подмигивал девушкам.

Пока вслед за гармонистом и Иваном подошли к казахским землянкам, собралось полпоселка. Исхак с друзьями вышли навстречу, за ними появились и другие.