Первые шаги (сборник рассказов)

Так, в безрадостной тоске и горе, навалившихся на нас нежданно, провели мы те последние осенние дни на лесозаготовках. И вот наконец я вернулся домой к заждавшейся меня матери. Как только вошел в юрту, сразу заметил непривычную пустоту: железная кровать с занавеской, которая всегда бывала заправлена для брата, исчезла куда-то. Это означало, что брат навсегда ушел из родной юрты. Мать плакала, а я крепился, памятуя слова брата, назвавшего меня мужчиной.

Я должен был занять его место. Четыре души, живущие в этой юрте, остались на моих плечах. Я должен был взять в руки лом и ради них вместо брата долбить тяжелые камни. Так началась моя взрослая жизнь.

Дэлгэрма несколько месяцев ходила в трауре, потом тихо и покорно вышла за Лута. Мне было жалко ее, но в глубине души я был за нее рад. Да и Лута с войны вернулся другим человеком — степенным и тихим.

Тень войны легла на мое отрочество. Непосильный труд, полуголодное существование закалили меня. Еще в юные годы хлебнул я горя и тягот жизни и потому считаю себя намного старше жены моей, Хажидмы. Что Хажидма? Хотя ей исполнилось восемнадцать лет, по сравнению со мной она ребенок, потому что жизнь для нее была как летний солнечный день. Не потому ли она умеет так спокойно, так безмятежно спать в объятиях друга, завтра уезжающего на солдатскую службу? Конечно, это не на войну. Но все на свете так переменчиво, и беспокойство не покидает меня. Как будет Хажидма одна, без меня? Что будет делать, как станет вести себя, вкусив горечь одиночества и тоски?

Дагдан глубоко вздохнул. Тихая осенняя ночь кончилась. В поселке запели петухи. Заалела заря, вытесняя глухую черноту ночи, разбередившую в Дагдане воспоминания. Хажидма все еще спала. Как бы желая освободиться от них, Дагдан осторожно обнял как-то смешно, по-детски раскидавшуюся во сне свою девочку-жену и поцеловал в лоб. На глаза ни с того ни с сего навернулись слезы. Скатились по щекам, оставляя теплый, щекочущий след, и упали на лицо Хажидмы. Только бы жизнь пощадила этот едва распустившийся весенний цветок!

Жеребенок (перевод Л. Скородумовой)

Шестнадцать лет!

Среди бескрайних, уходящих за горизонт гобийских просторов мелькают две фигурки: девушка-подросток и серый жеребенок-кулан.

Маленький жеребенок с развевающимся на ветру пушистым хвостом бегает с нежным ржанием за девушкой, норовит ухватить за подол.

— Соотон! Эй, Соотон! — зовет она.

Встряхнув гривой, жеребенок скачет вслед за Сухцэрэн. Набегавшись, девушка падает в мягкую траву и вглядывается, прищурив глаза, в бездонную голубизну неба. Жеребенок тычется мордочкой в лицо хозяйки.

Вся в песчаных барханах, степь опалена ярким весенним солнцем. Мираж плывет и колеблется, и кажется Сухцэрэн, что вдалеке плещется море, о котором рассказывал на уроках учитель географии. Постепенно долину заволакивает туман, чудится, будто из-за барханов поднимается песчаная буря.

— Эй, Соотон, Соотон!

Сухцэрэн приподнялась, ласково погладила гриву жеребенка и нежно поцеловала его влажный нос.

Жеребенок поглядел на нее своими огромными глазами и тихонько заржал. Пора возвращаться домой. За песчаными холмами показалась белая юрта, похожая на лебедя.

Верблюдов не видно. Мать с утра погнала стадо к источнику.

— Ты отдыхай сегодня, — сказала она дочери. — На источник с верблюдами я сама пойду, там и голову заодно вымою.

И они с жеребенком остались вдвоем… Скоро июнь — самое жаркое время в Гоби. А сейчас, в мае, пышно растет трава, распустились голубые ирисы, они так красиво сочетаются с желтыми цветками караганы. Жаркое дыхание гобийского ветра приносит запахи полыни и дикого лука.

Чем больше радовали глаз весенние краски земли, чем пышнее все расцветало, тем сильнее томилась Сухцэрэн, и сердце ее окутывал туман какой-то непонятной грусти. Она часто вспыхивала без причины, прислушивалась к далеким звукам, будто чего-то ждала. Сердце начинало биться часто и гулко.

В безлюдной степи не с кем поговорить, поделиться неясными предчувствиями, и она все больше привязывалась к маленькому жеребенку. Ее мечты неудержимо рвались из родной долины в далекий, неведомый мир. Там она встретит прекрасного героя из сказок, которые еще так недавно рассказывала ей мать. А вдруг к ним сюда прискачет на могучем коне богатырь Гангантогс и будет охранять их? Мечтает Сухцэрэн о сказочных героях, щеки у нее пылают, ей даже на жеребенка стыдно взглянуть, она опускает голову и смущенно улыбается.

Шестнадцать лет! Безотчетная радость, безотчетный страх перед неведомым.

Нагулялась Сухцэрэн, набегалась и тихонько побрела домой. Чувствуя, что хозяйка грустит, и Соотон плетется сзади с таким видом, будто и у него томится душа. А может, и правда вспомнились ему далекие родичи, которые носятся, соревнуясь с ветром, по бескрайним просторам Гоби. Куланы — вольные скакуны, только один Соотон живет с людьми. Вообще-то куланы очень пугливы, но маленький жеребенок любит свою хозяйку и ходит за ней по пятам.