Он появился у них прошлой осенью. Мороз ударил внезапно, поднялась буря. Тогда и нашла Сухцэрэн отбившегося от стада замерзающего жеребенка, привезла его домой на верблюде, стала выхаживать. Всю зиму кормила малыша из соски. Звериным чутьем угадал жеребенок в хозяйке свою спасительницу и привязывался к ней все сильнее.
Но Сухцэрэн не собиралась стать полновластной хозяйкой его судьбы. Вот окрепнет жеребенок, и она выпустит его на волю. К весне он совсем поправился, вырос. Почти каждый день ходили они на источник, дожидались, когда куланы придут на водопой. Однажды провели у источника чуть не весь день, дул пронизывающий ветер, но Сухцэрэн чувствовала — сегодня куланы должны прийти. И верно, когда стало смеркаться, вдали показался небольшой табун куланов. Сухцэрэн поползла в их сторону, маня жеребенка за собой, но он не двинулся с места.
— Ты что, не хочешь вернуться к матери? — прошептала Сухцэрэн. Соотон подошел к хозяйке, ткнулся ей в лицо и тоненько заржал, как бы говоря: «А тебя я на кого оставлю?» Так и стали друзьями — девочка и дикий кулан.
Придя домой, Сухцэрэн зачерпнула полный ковш молока и поднесла жеребенку. Он жадно стал пить, чуть наклонив ковш.
Вдруг совсем близко послышался рев автомобиля и эхом разнесся по округе. Соотон испуганно отпрянул от Сухцэрэн и ускакал за юрту. Девушка не успела опомниться, как перед их юртой остановилась грузовая машина. Сухцэрэн тотчас же принялась хлопотать, поставила чайник на огонь. От волнения заколотилось сердце: вдруг к ним явился сказочный богатырь Гангантогс? Да и вообще, новые люди значили для нее не меньше, чем глоток воды в пустыне для жаждущего путника.
Из машины вышли трое. Один, помоложе, поздоровался, окинув Сухцэрэн восхищенным взглядом. Девушка смутилась.
— Дай напиться, девочка. Ну и жара! Мотор перегрелся, — прибавил он и, откинув войлочную дверь, уверенно вошел в юрту.
Сухцэрэн поставила на стол тарелку с конфетами и домашним печеньем, подала гостям чай.
Самый старший — у него во рту была занятная трубка в виде бородатого старика — сел на почетное место. Шофер, обливаясь потом, жадно пил чай. Смутивший ее парень сел посередине. Он не отрывал глаз от Сухцэрэн, точно только она могла утолить его голод и жажду, казалось, будто от нее одной зависит его жизнь. На нем была пестрая рубаха, а низ у брюк почему-то обшит половинками молнии. Это особенно поразило Сухцэрэн.
Она рассказала гостям, что приехала сюда после седьмого класса по ревсомольской путевке. Здесь разводят верблюдов, мать ее погнала сейчас верблюдов на водопой.
— Где-то здесь нашли кости динозавров, — сказал старший. — Ты случайно не знаешь где? Не обращала внимания, много туда народу ездит?
— В прошлом году приехали две машины, грузовая и легковая. Много собралось народу. А с тех пор никого не было, — ответила девушка.
— Мы из Улан-Батора, из Академии наук. А вот он здешний, — показал старший на парня. — Его зовут Барний. Ну что ж. Пора ехать. Спасибо за гостеприимство. На обратном пути завтра вечером опять заедем, чаю попьем. Приготовишь?
В дверь просунулась голова жеребенка, он фыркнул и с любопытством оглядел всех, словно знакомился с гостями.
— Смотри! — воскликнул шофер.
— Да это кулан, — сразу определил старший.
— Откуда он у тебя? — спросил Барний, и в голосе его послышались нотки зависти: в Гоби, оказывается, куланы запросто в юрту заглядывают, так уж ему, Барнию, сам бог велел таким зверем обзавестись.
— Я его осенью нашла, в пургу. Он почти совсем замерз. Я его выходила.
Сухцэрэн прошептала эти слова и как-то беспомощно улыбнулась: она испугалась, что эти люди отберут у нее Соотона.
— Какой красивый! Да он совсем ручной. Это ты приручила его? — спросил шофер, не скрывая удивления.
— Да, я, — ответила Сухцэрэн и опять протянула жеребенку полный ковш молока. И он опять принялся жадно пить.
— Вот здорово! — восхитился шофер.
Гости вышли. Барний теперь уже не отрывал глаз от жеребенка.
— Мы скоро опять заедем, увидимся, — шепнул он, однако, идя мимо девушки к машине.
От стыда щеки у Сухцэрэн запылали огнем; она задыхалась, хотелось скорее расстегнуть ворот. Взревел мотор, машина двинулась с места и, набирая скорость, укатила.
Кто знал тогда, какое горе причинит Сухцэрэн этот самоуверенный парень с недобрым взглядом? Она долго смотрела ему вслед, и сердце у нее сжималось в тоскливом предчувствии.
Вечером она рассказала матери о гостях.
— Не надо было говорить им, что это кулан. Мало ли худых людей бродит по свету! Куланы теперь редко встречаются, как бы какого греха не случилось.
Машина Академии наук заехала на другой день, когда Сухцэрэн не было дома. Вернувшись вечером с пастбища, она увидела возле юрты след от машины, а из двери доносился голос Барния. Интересно, чего это он остался? Сухцэрэн вошла в юрту. Будто давний друг, он запросто сидел на кровати и разговаривал с матерью.
— Вот и чай готов!
Мать налила в пиалу чай с молоком и поставила перед гостем тарелку с домашним печеньем.