— А теперь, — сказала она, — ты будешь слушаться своей мамы, будешь следовать ее советам, — ведь мать может давать своему сыну только хорошие советы. Мы отправимся к дяде Кардо. Это наша последняя надежда. Кардо очень многим обязан твоему отцу, который, выдав за него свою сестру, мадемуазель Юссон, с огромным для того времени приданым, способствовал тому, что дядя нажил большое состояние на торговле шелком. Я думаю, что он устроит тебя к своему преемнику и зятю господину Камюзо на улице Бурдонне… Но, видишь ли, дело в том, что у дяди Кардо четверо детей. Он отдал свой торговый дом «Золотой кокон» в приданое старшей дочери, госпоже Камюзо. Камюзо нажил на этом деле миллионы, но у него тоже четверо детей от двух браков, а о нашем существовании он едва ли знает. Свою вторую дочь, Марианну, Кардо выдал за господина Протеса, владельца торгового дома «Протес и Шифревиль». Контора его старшего сына, нотариуса, обошлась в четыреста тысяч франков, а своего младшего сына, Жозефа Кардо, старик только что сделал компаньоном москательной фирмы Матифe. Поэтому у твоего дяди Кардо достаточно причин, чтобы не заниматься тобой, ведь он и видит-то тебя два-три раза в год. Он никогда не посещал нас здесь, хотя в свое время, когда ему нужно было добиться поставок для высочайших особ, для императора и его придворных, он отлично знал, как найти меня у императрицы-матери. А теперь все Камюзо разыгрывают из себя ультрароялистов. Он женил сына своей первой жены на дочери чиновника королевской канцелярии. Верно говорится — от вечных поклонов горб растет. Словом, ловко сработано: «Золотой кокон» остался поставщиком двора при Бурбонах, как был при императоре. Итак, завтра мы пойдем к дяде Кардо; надеюсь, что ты будешь вести себя прилично, ибо, повторяю, он — наша последняя надежда.
Господин Жан-Жером-Северен Кардо вот уже шесть лет как схоронил жену, урожденную мадемуазель Юссон, за которой брат ее в годы своего процветания дал сто тысяч франков приданого. Кардо, старший приказчик «Золотого кокона», одной из старейших парижских фирм, приобрел ее в 1793 году, в тот момент, когда владельцы были разорены режимом максимума;[45]
приданое мадемуазель Юссон дало ему возможность за какие-нибудь десять лет нажить громадное состояние. Чтобы лучше обеспечить детей, старик придумал блестящий план — сделать пожизненный вклад в триста тысяч франков на свое имя и на имя жены, а это давало ему в год тридцать тысяч франков. Что касается его капиталов, то он разделил их на три части, по четыреста тысяч на каждого из остальных трех детей. Камюзо получил вместо денег в приданое за старшей дочерью Кардо «Золотой кокон». Таким образом, старик Кардо — ему было уже под семьдесят — мог тратить и тратил свои тридцать тысяч франков по своему усмотрению, не нанося ущерба детям; они уже успели сделаться богатыми людьми, и теперь Кардо мог не опасаться, что за их вниманием к нему кроются какие-либо корыстные помыслы. Старик Кардо жил в Бельвиле, в одном из домов, расположенных вблизи Куртиля.[46] За тысячу франков он снимал квартиру во втором этаже, окнами на юг; из нее открывался широкий вид на долину Сены; в его исключительном пользовании был также примыкавший к дому большой сад; поэтому Кардо не чувствовал себя стесненным четырьмя остальными жильцами, обитавшими, кроме пего, в этом поместительном загородном доме. Заключив договор на длительный срок, он рассчитывал окончить здесь свои дни и вел весьма скромное существование в обществе старой кухарки и бывшей горничной покойной г-жи Кардо; обе они надеялись получить после его смерти пенсию франков по шестисот и поэтому не обкрадывали его. Они изо всех сил старались угодить своему хозяину и делали это тем охотнее, что трудно было найти человека менее требовательного и менее придирчивого, чем он. Квартира, обставленная покойной г-жей Кардо, такой и оставалась вот уже шесть лет, и старик довольствовался этим. Он не тратил и тысячи экю в год, так как пять раз в неделю обедал в Париже и возвращался домой в полночь на постоянном извозчике, двор которого находился на окраине Куртиля Таким образом, кухарке оставалось заботиться только о завтраке. Старичок завтракал в одиннадцать, затем одевался, опрыскивал себя духами и уезжал в Париж. Обычно люди предупреждают, когда не обедают дома. А папаша Кардо, наоборот, предупреждал, когда обедал.