Первые славянские монархии на северо-западе Европы

При такой щедрости ко всему народу Болеслав оказывал еще более расположения к своему верному рыцарству, товарищам в войне и боевых трудах, главным исполнителям его великих замыслов. Он желал, чтобы как можно численнее было его рыцарство, пополнял ряды его немецкими, угорскими, славянскими и печенежскими удальцами. Каждый пришлец, отличившийся своими военными способностями, становился уже не рыцарем только, но сыном короля; если с которым из них случалось несчастье потерять коня или что-нибудь подобное, он с избытком вознаграждал утрату и так говорил окружающим: «Если бы можно было такого храброго воина откупить от смерти, то и жадную смерть я бы обременил богатствами, чтобы сохранить такой цветок в моем отважном рыцарстве». Каждого рыцаря знал король и поощрял к бою по имени; «если рыцарь обвинен был в каком преступлении, король посылал за ним, принимал к себе на лицо, приглашал к столу и не приступал к допросу в тот день, но или в следующий, или на третий день». И так дорожили королевским вниманием, что запрещение являться ко двору принимали за наказание, равное смерти или темнице.

Сам король любил веселое общество, пиры и забавы. Сорок столов обыкновенно накрывалось для его гостей. За главным столом сидит сам Храбрый с избранными товарищами и советниками; число их было двенадцать. Между ними мы видели «возлюбленного аббата его» Туни, ловкого дипломата Стоигнева, брата св. Войтеха, Собебора и в Киеве вошедшего к нему в доверие священника Анастаса. Вместе с ними сидят жены придворных сановников, и во главе их умная и догадливая королева Кунильда, много сделавшая добра и сдерживавшая порывы своего раздражительного мужа. Мужчины и женщины одеты в драгоценные шелковые одежды, особенно последние блистали золотом и дорогими камнями. Тут, за столом, передавая из рук в руки круговую чашу, рассуждали о государственных делах, о прежних подвигах; тут размягчалось королевское сердце, вспоминал он о старых товарищах, осужденных им на смерть в порыве гнева[253]. Тогда «достопочтенная королева» тихо касалась его рукой и нежно спрашивала: «А рад ли бы ты был, если бы какой святой воскресил их от смерти?» Король отвечал: «Я ничего бы не пожалел, если бы кто возвратил им жизнь и детей их освободил от несчастной доли сиротства». А королева нередко вырывала из рук палача осужденных ему жертв и сохраняла им жизнь. Теперь, пользуясь минутой, с улыбкой признавалась она в своей благочестивой хитрости; и вместе со всеми двенадцатью советниками и женами их падала королю в ноги, чтобы испросить милость его к виновным, а король с поцелуем подымал ее с земли и бывал очень доволен.

Поход на Русь был последним военным делом Болеслава. Известия о Болеславе в летописях заканчиваются торжественным актом его коронации. Несколько раз пытался он получить королевскую корону из Рима, но интриги Оды, убежавшей к папе и подарившей св. отцу Гнезно, парализовали его стремления. Он посылал в Рим монаха, но шпионы короля Генриха на дороге схватили его и не пропустили далее, жаловался папе, что козни короля Генриха не позволяют ему исправно представлять церковную дань в Рим. Но папа стоял в близких отношениях с императором Генрихом II, и все попытки Болеслава оказывались тщетными. Наконец, оставив бесполезные хлопоты, почти перед самой смертью он приказал польскому духовенству помазать и короновать себя между 13 июля 1024 г. и 3 апреля 1024–1025 гг. О ближайших обстоятельствах коронования умалчивают туземные источники, иностранные же свидетельства показывают, что оно наделало там немало шума. Летописец кведлинбургский пишет: «Болеслав, князь польский, узнав о смерти императора Генриха, до того возгордился, что безрассудно дерзнул возложить на себя священную корону; за эту дерзость тотчас же потерпел божеское наказание, ибо скоро затем умер»; другой летописец венчание Болеслава считает одним из замечательнейших событий 1025 г.

«Вельможи и друзья, собравшиеся у ложа больного короля, спрашивали его, сколько времени и как носить по нем траур; он отвечал: ни месяцев, ни годов я не назначаю вам периодом скорби; но кто меня знал и испытал мое расположение, тот долго, ежедневно будет по мне плакать. И не только те, которые меня знали и пользовались моим расположением будут меня оплакивать; но и их дети и внуки пожалеют о смерти короля Болеслава, слушая о нем рассказы». Мы закончим о Болеславе Храбром выпиской из Мартина Галла: «Со смертью короля Болеслава золотой век сменился на медный. Польша королевствующая, увенчанная прежде золотом и алмазами, сидит теперь в пыли, покрытая вдовьими одеждами; звуки лютни заменились вздохами, пляски – скорбью, веселость обратилась в печаль. Во весь тот год никто в Польше не давал мирского мира; ни один пан и ни одна панна не украшали себя праздничными одеждами; ни пляски, ни игры на лютне не услыхал бы ты в публичных местах; не раздавались по дорогам веселый девичьи песни и звуки радости. Так имели печаль по короле в продолжение целого года. Кажется, со смертию Болеслава мир и радость, и довольство отлетели от нас».