Первые славянские монархии на северо-западе Европы

Для сильнейшего доказательства того, что до 1375 г. не было на Руси латинских епископов, можно привести уже известный нам отрывок папской буллы 1375 г., где говорится, что кафедры галицкая, перемышльская, владимирская и холмская имели своими начальниками схизматиков и еретиков; очевидно, что папа говорит о епископствах православных, а не латинских, которые получили начало только в 1375 г. Относительно того влияния, которое они имели на православие, можно указать только на перерождение высшего сословия и на непоколебимую твердость массы, которая (за исключением небольшой части) до сих пор осталась чуждой католицизма, хотя и признала власть папы.

Вот судьба юго-западной русской церкви; католицизм, как и должно было ожидать, взял верх, когда поляки завоевали Галицию. Что же касается до положения духовенства вообще, то в этом случае источники не представляют ничего характеристического, что бы отличало галицкое духовенство от других русских духовных. Одно только обстоятельство, именно то участие, которое приняли епископы Галицкий и Перемышльский в борьбе Даниила с Ростиславом, приняли не как миротворцы, что было бы прилично их сану, но как враждовавшие Даниилу сторонники Ростислава, гордость, выказанная ими при этом случае, великолепие, их окружавшее, и т. д. – все это наводит на мысль, что и духовенство галицкое не избегло влияния польского и венгерского и думало устроить свои отношения к государю по образцу двух этих стран. Впрочем, для произнесения решительного приговора приведенного факта недостаточно.

Гораздо важнее для нас проследить нравственное влияние церкви; здесь прежде всего мы обратимся к тому благотворному влиянию, которое она имела на народную образованность. Еще при Владимире Св. и Ярославе I церковь сделалась проводником грамотности, нельзя было быть христианином и не уметь читать книги Священного Писания; в Галиче это требование церкви встретило сильную поддержку со стороны князей. Так, Ярослав Осмомысл, сам образованный, читавший много книг, знавший иностранные языки, побуждал духовенство учить мирян, определял монахов учителями, а монастырские доходы назначал на содержание училищ. Училища постоянно оставались под надзором церкви и ее служителей; так, в рассказе об ослеплении Василька священник Василий говорит: «Случилось мне быть во Владимире, смотрения ради училищ и наставления учителей». Как видно, число школ было значительно, и они имели влияние, так что отдавать детей в учение по достижении ими известного возраста сделалось уже делом обыкновенным, принятым обычаем, что много свидетельствует о развитии самого общества; характер образования, исходившего от церкви, конечно, был церковный; Владимир Василькович, представитель современной (ему) образованности, отлично знал Священное Писание, любил поговорить о нем, для чего собирал к себе игуменов и попов, и занимался переписыванием богослужебных книг как особенно приятным и полезным делом; под 1205 г. упоминается в летописи книжник Тимофей, который, сложив притчу про Венедикта, воеводу венгерского, сравнил его с антихристом; вероятно, и остальные притчи этого книжника также носят на себе отпечаток церковный.

Дух церкви проникал и в частную жизнь: про князей говорится, что они были благочестивы, строили церкви, уважали духовный сан, кормили нищих и т. д. Впрочем, в частном быту князей кроме влияния церковного сохранилось еще старорусское, светское влияние, выраженное некогда словами знаменитого князя: «Руси есть веселие пити» – и проявлявшееся в общей страсти князей к охоте; летопись выставляет Даниила особенно страстным охотником. Влияние венгерское и польское не могло, конечно, не отразиться на внутренней, домашней жизни князя, на его занятиях, развлечениях и т. д., но как бы прилежно ни отыскивали мы следов его, нигде в источниках нет ни одной черты, которая говорила бы в пользу этого мнения. Быть может, военные игры, устроенные Ростиславом в 1249 г. незадолго до Ярославской битвы, представляют сколок с турниров, на которые этот князь мог насмотреться в частые поездки свои в венгры.

Этими фактами ограничиваются наши сведения о частной жизни князей; конечно, все сказанное о князьях можно относить к боярам и всем, кому средства позволяли допускать некоторую роскошь в своем домашнем быту. Мы предполагаем, что жизнь даже бедных граждан мало отличалась от образа жизни высшего сословия, и если было различие, то по количеству более, чем по качеству. Мы предполагаем, но утверждать не можем, потому что вообще не имеем данных о внутренней, домашней жизни наших предков, особенно в Юго-Западной Руси.