Первые строки

Не лучше оказалась доля и тех четырех, что слепо поверили в великодушие врага. В густом тумане сумрачных долин их перехватили выставленные заранее заставы. И перерезали. Всех. Поодиночке…

VI

Сутки спустя, на рассвете, к свежей могиле у развилки дорог подошла красная разведка. Сняли бойцы пилотки, склонив головы.

— Товарищ старшина! Смотрите, пилотка, — произнес боец, подымая с земли чудом сохранившуюся пилотку расстрелянного старшины. Засверкала красная звездочка на ней.

Молча спрятал разведчик пилотку в полевую сумку. Вздохнул и глянул вперед. Там еще клубились молочные туманы, густой мрак скрывал кусты и перелески, но отступала ночь.

А на востоке уже полыхали озаренные облака, лучи незримого солнца зажигали яркие костры на кронах высоких лип, играли на белом крыле, скользящего в поднебесье орленка. Звонко отозвался перепел, с песней тянулся к небу жаворонок, и неугомонная кукушка щедро отсчитывала людям долгие годы жизни.

Е. МИХЕЕВА, учительница

НЕЗАБУДКИ

Вечерняя прохлада, полная неясных ароматов, сменила зной минувшего июньского дня. Последние лучи солнца скользнули по верхушкам деревьев и, на миг окрасив их пурпуром, исчезли где-то за лесом, утонув в его темной чаще.

Из ярко освещенной комнаты на террасу врывалось шумное молодое веселье, звон бокалов и частое задорное «Горько! Горько!».

На террасе тихо разговаривали двое мужчин, видимо, не замечая третьего, чье присутствие выдавал красный огонек папиросы.

— У тебя кончается отпуск, Сергей, а ты еще ничего не решил? — спросил высокий блондин товарища в военной форме.

— Нет, Борис, — нехотя ответил тот, пытаясь скрыть волнение.

— Я бы на твоем месте женился именно сейчас, пока Наташка еще мала. Ей нужна материнская рука. У Сони теперь появятся новые заботы, а там и свои дети.

— Так ты что, думаешь, чужая женщина заменит Наташке мать лучше, чем моя родная сестра? — возразил военный.

— Не чужая женщина, а твоя будущая жена.

— Меня не переубедишь. Я на себе испытал все радости опеки чужой женщины. Мачеха, она и есть мачеха.

— Но ведь вы с Лизой любите друг друга. Ты хоть пытался узнать у нее, как она относится к ребенку?

— Нет, не стоит. Я еще ничего не решил.

— И напрасно, — неожиданно вступил в разговор третий. — Я прошу прощенья, что невольно подслушал вас, — заскрипело плетеное кресло, и пожилой мужчина, подойдя к собеседникам, взял их под руки.

— Иван Петрович, вы?! — удивился Борис, а Сергей хмуро буркнул:

— Я уж хотел оборвать непрошеного советчика.

Иван Петрович сжал его локоть и душевно заговорил:

— Лиза — хорошая умная девушка. Чувствами не шутят. И учтите мудрость народную: не та мать, которая родила, а та, которая воспитала.

— Ну уж нет, с этим я никак не согласен. — Сергей энергично тряхнул темными волосами.

— Не торопись с выводами. Никогда я не тревожил прошлого, Сергей, впрочем присядем.

Иван Петрович, опустившись на ступеньки крыльца, пригладил седеющие волосы, достал из нагрудного кармана кителя тяжелый серебряный портсигар. — Курите. — Три блуждающих огонька вспугнули надвигающуюся тьму.

— Женился я еще студентом, и, конечно, по любви, — тихо начал рассказчик. — Жена моя была умной, милой и симпатичной женщиной. Учились мы в одном институте и жили, как говорится, душа в душу. Через год у нас родилась дочь Ольга, в которой мы души не чаяли.

— Так разве Татьяна Васильевна не мать Оли? — удивленно спросил Борис.

— Прошу не перебивать. Сейчас все узнаете. — Окончив институт, мы получили назначение во Владимир-Волынский, небольшой пограничный городок. Когда Леле исполнилось семь лет, у нас родился сын, которого в честь деда мы назвали Александром. Радости нашей не было конца. Малыш рос не по дням, а по часам, как нам всем казалось. Леля не отходила от братишки, хлопотала с матерью за шитьем, ходила с ним гулять, играла — одним словом, была первоклассной нянькой. Вскоре после его рождения умерла теща, и жена вынуждена была уволиться с работы. Это было первое горе, которое омрачило нашу жизнь. Но будущее казалось безмятежным и ясным. Когда Саше исполнилось девять месяцев, началась война. Я не в состоянии описать тех страшных дней. В этот день, т. е. 21 июня, я задержался довольно долго на работе. Тревога началась неожиданно. В городе, охваченном пламенем, царило полное смятение. Бомбы рвались на каждой улице, в каждом переулке, превращая все в груды битого кирпича и щебня.

Пожалуй, все описания ада меркли перед тем, что видели глаза и слышали уши. От дома, в котором мы жили, осталась только одна стена. Я смотрел, как пламя пожирало остатки тюля на окне, из которого по вечерам мы с женою любили глядеть на город, и с ним таяла надежда отыскать семью. Искать ее в такой панике было бессмыслицей. Долго сидел я у развалин без чувств, без мыслей, с опустошенным сердцем, беспрестанно повторяя имена детей и жены. Очнулся я от того, что кто-то сильно встряхивал меня за плечи и отчаянно ругался.