Первый богач в Вавилоне

Я выплачивал долги понемножку, как мог, и какое-то время все шло хорошо. Но скоро оказалось, что на свои заработки я не могу одновременно выплачивать долги и жить. Кредиторы начали осаждать меня, требуя платы за дорогие покупки, и моя жизнь стала сплошным несчастьем. Я занимал у друзей, но и им не смог вернуть долги. Моё положение становилось всё хуже и хуже. Жена ушла от меня и вернулась к своему отцу, а я решил покинуть Вавилон и поискать другой город, где, может быть, у молодого человека больше шансов на успех.

Два года я вёл бродячую жизнь, работая на купцов-караванщиков за гроши. Уйдя от них, я связался с шайкой разбойников, которые прочесывали пустыню в в поисках неохраняемых караванов и грабили их. Подобные деяния были недостойны сына моего отца, но я смотрел на мир через цветной камень и не понимал, как низко пал.

В первом рейде нам повезло, и мы захватили богатую добычу — золото, шелка и другие ценные товары. Добычу мы отвезли в Гинир и продали, а деньги потратили.

Но во второй раз нам повезло меньше. Сразу после того, как мы ограбили караван, на нас напали вооруженные копьями люди из местного племени, которым караванщики платили за защиту. Два главаря разбойников были убиты, а остальных отвезли в Дамаск, раздели донага и продали в рабство.

Меня купил за две серебряные монеты вождь бедуинского племени. Коротко стриженный, в одной набедренной повязке, я не очень отличался от других рабов. Я был глупым мальчишкой и воспринимал всё это как приключение, но тут новый хозяин привел меня к своим четырем женам и сказал, что если им нужен слуга, из меня сделают евнуха и отдадут им.

Только тут я осознал весь ужас своего положения. Жители пустыни свирепы и воинственны. А у меня не было ни оружия, ни возможности бежать, и они могли сделать со мной всё, что хотели.

Я стоял, охваченный страхом, а четыре женщины оглядывали меня. Я подумал, не получится ли их разжалобить. Сира, главная жена, была старше остальных. Она бесстрастно осмотрела меня. За ней пришла презрительная красотка, глядевшая на меня так, словно я был земляным червяком. Две младшие жены только хихикали, словно всё это было очень веселой шуткой.

Казалось, я уже целый век стою, ожидая приговора. Каждая из женщин, похоже, ждала, чтобы другие что-нибудь решили. Наконец Сира заговорила равнодушным голосом:

— У нас и так много евнухов, а вот погонщиков верблюдов мало, да и те, что есть — бесполезные лодыри. Вот хотя бы сегодня — мне нужно поехать навестить мать, она слегла в лихорадке, но ни единому из наших рабов я не могу доверить поводья своего верблюда. Спроси этого раба, умеет ли он водить верблюдов.

Мой хозяин спросил:

— Умеешь ли ты обращаться с верблюдами?

Старательно скрывая, насколько важен для меня этот разговор, я ответил:

— Я умею заставить верблюда опуститься на колени, умею нагрузить его вьюками, вести верблюда в поводу в течение долгого дневного перехода и не уставать. И если нужно, я могу починить седло и сбрую.

— Раб говорит хорошо, — заметил мой хозяин. — Ладно, Сира, если ты желаешь, возьми его в погонщики верблюдов.

Итак, меня отдали Сире, и в тот же день я повел её верблюда в далекий путь — к больной матери. Я воспользовался случаем и поблагодарил Сиру за заступничество, а также сказал, что не родился рабом, что я свободнорождённый, сын почтенного седельника из Вавилона. И ещё я поведал ей большую часть своей истории. То, что она сказала, меня сильно задело, но потом я много думал о её словах.

— Как ты можешь звать себя свободным человеком, — сказала она, — если слабость довела тебя до нынешнего положения? У кого душа раба, тот станет рабом, хотя бы и родился свободным. Так вода просачивается до отведенного ей уровня. А у кого душа свободного человека, тот добьётся почестей и уважения в родном городе, какие бы несчастья его ни преследовали.

Больше года я был рабом и жил с рабами, но всё же не уподобился им. Однажды Сира спросила меня:

— По вечерам, когда другие рабы собираются и веселятся вместе, почему ты сидишь в одиночестве в шатре?

На это я ответил:

— Я думаю о том, что ты тогда сказала мне. И пытаюсь понять, какая у меня душа — раба или свободного человека. Я не могу веселиться вместе с ними, поэтому сижу один.

— Мне тоже приходится сидеть в одиночестве, — призналась она. — У меня было большое приданое, и хозяин женился на мне ради него. Однако он меня не желает. Каждая женщина хочет, чтобы её желали. Из-за этого, и ещё из-за того, что я бесплодна и не рожаю ни сыновей, ни дочерей, я вынуждена сидеть одна. Будь я мужчиной, я бы скорее умерла, чем жила в рабстве, но обычаи нашего племени превращают свободных женщин в рабынь.

— Что ты думаешь обо мне теперь? — вдруг спросил я. — Какая у меня душа — раба или свободного?

— Скажи, хочешь ли ты расплатиться со своими вавилонскими долгами? — ответила она вопросом на вопрос.

— Я бы хотел, но не вижу никакого способа это сделать.