Первый богач в Вавилоне

— Если ты будешь сидеть в бездействии, позволяя годам пролетать мимо и не пытаясь выплатить долги, то у тебя воистину презренная душа раба. Ибо тот, кто не может себя уважать, — не более чем раб, а человек, который не выплачивает сделанные им долги, не может уважать себя.

— Но что я могу сделать, будучи рабом в Сирии?

— Оставаться рабом в Сирии, слабак.

— Я не слабак! — горячо запротестовал я.

— Тогда докажи это.

— Как?

— Твой великий царь бьётся с врагами всеми силами и любыми доступными способами. А твои враги — это твои долги. Они изгнали тебя из Вавилона. Ты не воевал с ними, и они стали сильнее тебя. Если бы ты сражался с ними как мужчина, то мог бы их победить и пользоваться уважением горожан. Но у тебя не хватило мужества сражаться, и ты падал всё ниже, пока не стал рабом в Сирии.

Я много думал о её жестоких словах, много сочинил возражений, доказывающих что душой я вовсе не раб, но мне не представилось случая пустить их в дело. Через три дня служанка Сиры привела меня к своей госпоже.

— Моя мать опять очень больна, — сказала Сира. — Оседлай двух лучших верблюдов из табуна моего мужа. Привяжи к ним бурдюки с водой и седельные сумы для долгого путешествия. Поди также в кухонный шатер, служанка даст тебе еды.

Я навьючил верблюдов, дивясь тому, как много еды дала мне служанка, ибо до места, где жила мать Сиры, было меньше одного дня пути. Я вёл верблюда своей госпожи, а служанка ехала на втором верблюде за нами. Когда мы приехали к матери Сиры, только-только стемнело. Сира отпустила служанку и сказала мне:

— Дабасир, какая у тебя душа — свободного человека или раба?

— Душа свободного человека, — ответил я.

— Вот твой шанс доказать это. Твой хозяин и все племенные вожди перепились и лежат в пьяном забытьи. Возьми этих верблюдов и беги. Вот здесь в суме одежда твоего хозяина — надень её. Я скажу, что пока гостила у матери, ты украл верблюдов и сбежал.

— А у тебя поистине душа королевы, — сказал я. — О, как я желал бы отвезти тебя туда, где ты будешь счастлива.

Она ответила:

— Счастья не видать беглой жене, скитающейся среди чужого народа. Поезжай своим путём, и да хранят тебя боги пустыни, ибо ехать тебе далеко, и по пути не будет ни еды, ни воды.

Меня не нужно было долго уговаривать. Я горячо поблагодарил её и растворился в ночи. Места эти были мне незнакомы, и я лишь приблизительно представлял себе, в какой стороне лежит Вавилон, но всё же храбро двинулся по пустыне туда, где виднелись горы. Я ехал на одном верблюде, а второго вел в поводу. Я ехал без остановки всю ночь и весь следующий день: меня подгоняла мысль об ужасной каре, которой подвергали рабов, укравших имущество хозяина и пытавшихся бежать.

К вечеру я оказался в гористой местности, такой же необитаемой, как пустыня. Мои верные верблюды изранили ноги об острые камни и теперь шли очень осторожно, на каждом шагу выбирая, куда ступить. Из-за этого мы двигались мучительно медленно. Мы не встретили ни человека, ни зверя, и я вполне понимал, почему они избегают этих негостеприимных мест.

Но дальше нас ждали такие испытания, после которых мало кто выживает и может рассказать о них. День за днем мы упорно продвигались вперёд. Еда и вода кончились. Солнце нещадно палило. К концу девятого дня я соскользнул с седла, чувствуя, что у меня не хватит сил вновь сесть на верблюда и я определённо умру, затерянный в этой безлюдной стране.

Я вытянулся на земле и уснул. Проснулся я лишь с первыми лучами зари.

Я сел и огляделся. Утренний воздух был прохладен. Мои утомлённые верблюды лежали рядом. Я находился в неровной местности, каменистой и песчаной, поросшей какими-то колючками. Ни воды, ни еды для человека или верблюда.

Неужели в этом тишине и безлюдье меня настигнет конец? Голова была ясной как никогда. Тело, казалось, больше не имело значения. Потрескавшиеся, кровоточащие губы, сухой распухший язык, пустой желудок — всё это ощущалось уже не так мучительно, как накануне.

Я осмотрелся, вглядываясь в беспощадную даль, и в голове снова всплыл всё тот же вопрос: у меня душа свободного человека или душа раба? И я с предельной ясностью понял, что если у меня душа раба, я должен лечь тут в пустыне и умереть, и это будет конец, достойный беглого раба.

Но если у меня душа свободного человека, что тогда? Тогда, конечно, я должен вернуться в Вавилон, выплатить долги всем людям, которые мне доверились, вернуть счастье моей жене, которая меня по-настоящему любит, успокоить и утешить своих родителей.

«Твои враги — это твои долги, которые выгнали тебя из Вавилона», — сказала тогда Сира. Да, это так. Почему я не остался и не сразился с ними, как мужчина? Почему позволил жене вернуться в дом отца?