Первый. Бывший. Единственный

Хорошо хоть, шубу успела с собой захватить, а сейчас вот куталась в нее, словно бы продрогла до костей. На самом деле я просто нуждалась в какой-то преграде от взгляда Дубравина. Хоть в какой-то…

Столько лет прошло после нашей последней встречи, я думала, отболело, забылось, приглушилось и пропало, но… Нет.

«Мам?» – отчетливо прочиталось во взгляде Кеши. И меня молнией прошило от животного страха.

– Крик деструктивно действует на психику ребенка, – вдруг заявила Руся, заступая Матвея. – Судя по тому, как активно вы используете свои голосовые связки, с этой теорией вы не знакомы.

«Нужно сократить количество психологических ток-шоу, которые смотрит дочь», – решила я.

Дубравин опустил голову и уставился на мою егозу нечитаемым взглядом, а потом опять вернул его мне. Очень говорящий. У меня даже под ложечкой засосало.

Матвей не обращал на нас никакого внимания, весь был поглощен Русей. Теперь я посмотрела на этого мальчика совершенно иначе. Придирчивее.

От Кеши у него был только цвет волос и цвет глаз. А ведь, помнится, в первую нашу встречу меня сильнее всего поразило его сходство с отцом. Куда оно делось? Или то сходство было плодом моего воспаленного и раненого сознания?

– Сколько тебе лет?

– О возрасте у девушек спрашивать не принято, – фыркнула Руся, и я с удивлением обнаружила, что она кокетничает с Дубравиным. – Это признак невоспитанности.

– Ну раз ты уже знаешь о таких серьезных вещах, – присел на корточки Кеша, – то точно слышала, малышка, что крик у взрослых появляется от страха.

Руслана склонила голову набок, внимательно вглядываясь в лицо Дубравина. Что она там искала, мне было неизвестно, но вот что искал Кеша, рассматривая мою дочь, я догадывалась. И от этого понимания у меня даже спина вспотела.

– Такой большой, а чего-то еще боится, – хмыкнула Руся. – Мама говорит, что смелым покоряются любые вершины.

– А что еще говорит твоя мама? – улыбнулся Дубравин.

– Много чего. Она у меня вообще очень разговорчивая. У нас это семейное, – вздернула подбородок моя дочь. – А вы, наверное, молчун. Как и Матвей. Но он мне все равно нравится.

Я схватила Русю за руку и потянула ее к машине.

– Эй! – тут же возмутилась эта егоза.

«Бежать!» – бомбило у меня в голове. А еще лучше было исчезнуть, испариться вот в этот самый момент. Лишь бы подальше от мужчины, от близости которого у меня в ушах закладывало. И от мальчика с невероятно красивыми, но грустными глазами.

Подальше, да.

Куда-нибудь на край света.

Я чувствовала взгляд Дубравина, прожигающий мне местечко в спине между лопаток, и это только прибавляло мне скорости.

– Я не успеваю, – пожаловалась моя дочь.

– Значит, быстрее перебирай ногами, мы спешим, – выдала я.

– Но я не успела попрощаться с Матвеем! – тут же вскрикнула Руся. – И пригласить его в гости тоже. Мам!

Я даже воздухом подавилась от таких перспектив.

– Потом, – соврала я. – Как-нибудь.

До машины мы добрались так быстро, словно шли на рекорд. Мне повезло, что в кармане шубки остались ключи. Домой я ехала с таким безумным взглядом, точно все черти ада взялись преследовать. И в школу танцев за сумочкой возвращаться не стала…

Но погони не было. А вот беспокойство, растревожившее душу, имелось. И, похоже, никуда деваться не собиралось.

– Он тебе не понравился? – выбил меня из размышлений голос дочери.

Я вздрогнула и глянула в зеркало заднего вида.

«Он мне до сих пор непозволительно сильно нравится, – поймала себя на правдивой мысли я. – После стольких лет, предательств, неразберихи, грязи, боли и расставания. Пожалуй, «нравится» даже не то слово, которое здесь следует поставить».

– Кто? – Внешне я сохраняла невозмутимость.

Ради Руси.

У меня даже получилось. Только взгляд оставался больным да несвойственный мне румянец появился. Но дочь этого не заметила, слишком маленькой была, чтобы в этом разбираться. Хоть и выдавала не по возрасту взрослые речи.

– Матвей.

– Ах, Матвей. – Я даже вздохнула с облегчением. – Почему он должен был мне не понравиться?

«Наверное, потому, что как только ты узнала, чей он сын, так даже смотреть на мальчишку иначе стала», – напомнил мне внутренний голос.

– Ну я же видела, как мы убежали. Значит, не понравился.

– Ерунда.

«Врушка Вася», – не осталась в долгу внутренняя ехидина.

– Я даже сконтачиться с ним не успела, – надулась Руся. – И как мне теперь пригласить его в гости, чтобы дорисовал мой портрет?

– Ну раз Матвей рисует возле школы танцев, то вы еще обязательно встретитесь, – заверила дочь я. – Не переживай.

О моей тайной надежде, что их повторная встреча никогда не случится, она тоже не догадалась.

Весь вечер дочка была расстроенной. Я не успевала удивляться, когда она успела так прикипеть к, по сути, незнакомому мальчику.

Я даже про Пашу забыла. Да что там Вершинский! У меня перед глазами до самого утра стояло выражение лица Дубравина, с которым он смотрел на меня и Русю.

Благодаря бессоннице и тревожным мыслям, утро для меня было совершенно недобрым. И началось оно с мигрени.

Вот сколько за эти годы воды утекло, а с такими интенсивными головными болями, которые иногда со мной случались, я не научилась справляться.