Первый чекист

— У вас неточные сведения, — мягко улыбнулся Феликс Эдмундович, — из путейцев арестованы только те, кто явно действовал против Советской власти. Такие и с вами работать не захотят… Впрочем, если вы будете настаивать на освобождении кого-нибудь из них и поручитесь за него, мы освободим его.

— И моего поручительства будет достаточно?

Они — Ленин, Дзержинский и Борисов — еще долго разговаривали о делах. Старый путеец тут же высказал несколько предложений, которые необходимо было срочно обсудить. Говорили и о разрушенных станциях, и о неквалифицированных кадрах, занимающих сейчас командные посты, о бездействующих полезных работниках транспорта, и о многом другом. Лишь о себе ничего не говорил Борисов. Не сказал он, как трудно живется ему, не сказал, что в холодной, пустой квартире умирает тяжело больная жена. Но Дзержинский знал это. И, вернувшись из Кремля, Борисов не узнал своей квартиры: она была прибрана, натоплена, у постели жены хлопотал врач и медсестры.

Через несколько дней Борисов выехал на линию.

Вскоре бывшего царского генерала Борисова назначили заместителем наркома. Он работает целыми днями, по вечерам, часто задерживается в наркомате до утра. И нередко — вдвоем с наркомом Дзержинским…

Когда Феликс Эдмундович открыл дверь, Борисов сидел за столом, погруженный в какие-то расчеты.

— Извините, пожалуйста, Иван Николаевич. — Дзержинский быстро подошел к столу и пожал руку Борисову.

— Ничего, Феликс Эдмундович, я же понимаю… Кстати, я тут даром времени не терял. Вот проверил кое-какие цифры. Любопытно получается…

Дзержинский живо склонился над столом.

— А я ведь не заметил!

— И не мудрено, — кивнул Борисов, — и многие другие, вы уж извините, поопытнее, не заметили. — И Борисов, взяв карандаш, терпеливо объяснил Дзержинскому ошибку, допущенную одним из инженеров.

Потом решали другие вопросы — их накопилось много, и все — очень важные.

Было уже совсем светло, когда Борисов встал из-за стола. Он подошел к окну и широко распахнул его. Над Москвой занимался новый день. Где-то звонили в колокола, а совсем рядом, на Каланчевской площади, раздавались гудки паровозов.

— Гудят, — мягко улыбнувшись, сказал Борисов.

Дзержинский подошел к окну и стал рядом.

— Иван Николаевич, — вдруг сказал он, — вы вот были генералом. Что бы вы сделали со мной, если бы я попался вам в руки до революции?

— Я же был железнодорожным генералом, — поморщился Борисов, — а не военным и не жандармским!

— А все-таки, — не унимался Дзержинский, — если бы у вас была власть и я попался бы вам в руки. Только честно.

— Честно? Казнил бы вас, как врага строя, которому я служил верой и правдой и в который свято верил, как в единственно возможный.

— Ну, а теперь? Если бы теперь у вас была неограниченная власть и вы могли бы решать мою судьбу- Как бы вы распорядились мной?

— Честно?

— Да, честно!

— Назначил бы вас наркомом путей сообщения. Только вас, кажется, и без меня назначили, — улыбнулся он.

КАЖДЫЙ СОТРУДНИК ДОЛЖЕН помнить, ЧТО ОН ПРИЗВАН ОХРАНЯТЬ СОВЕТСКИЙ РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ПОРЯДОК И НЕ ДОПУСКАТЬ НАРУШЕНИЯ ЕГО, ЕСЛИ ОН САМ ЭТО ДЕЛАЕТ, ТО ОН НИКУДА НЕ ГОДНЫЙ ЧЕЛОВЕК И ДОЛЖЕН БЫТЬ ИСТОРГНУТ из РЯДОВ КОМИССИИ.

Из «Памятки сотрудника ВЧК»

ТРИ «Ч»

Подполье, тюрьмы, ссылки, нечеловеческое напряжение — все это не могло пройти бесследно: Дзержинский был болен. Но он скрывал свою болезнь, он категорически отказывался от отдыха, он сердился, когда ему говорили о лечении. Огромным усилием воли подавлял он усталость и недомогание, продолжая работать дни и ночи. Феликс Эдмундович по-прежнему и слышать не хотел об отдыхе и лечении. Поняв, что добровольно Дзержинский не согласится поехать на курорт, Центральный Комитет партии вынес специальное постановление об отпуске Феликса Эдмундовича. И Феликс Эдмундович вынужден был подчиниться.

Летом 1925 года Дзержинский приехал в Кисловодск. Он уже был очень тяжело болен. И, видимо стремясь дать Дзержинскому возможность отдохнуть как можно лучше, кто-то из местного начальства распорядился не пускать к Дзержинскому посторонних. Узнав об этом, Феликс Эдмундович очень рассердился.

— Послушайте, — сказал он при встрече этому товарищу, — что вы со мной делаете?

— А что такое, Феликс Эдмундович?

— А то! Вы делаете из меня советского буржуя! То вы хотели поселить меня здесь в трехкомнатной квартире, хотя нам с Софьей Сигизмундовной и одной комнаты вполне хватает, то вы отдаете глупейшее распоряжение, чтоб никого ко мне не допускали!

— Так ведь врачи же… — растерялся товарищ.

— Врачи! А сами вы что думаете?

— Я думаю, что необходимо сохранить ваше здоровье, Феликс Эдмундович, — четко ответил собеседник, — оно необходимо народу, массам!