Первый человек в Риме

— Наши солдаты вынуждены теперь сражаться за пределами Италии. Они уходят из дома надолго, их поля, сады и дома остаются без присмотра, их жены изменяют им, их дети не рождаются. В результате добровольцев у нас все меньше и меньше. Мы вынуждены все чаще вербовать новобранцев. Ни один человек, владеющий землей или каким-нибудь делом, не захочет застрять вдали от дома на пять, шесть или даже на семь лет! А когда его отпускают домой, то в любой момент могут забрать снова.

Тон оратора стал мрачным:

— Но хуже всего то, что так много этих людей уже умерло за последние пятнадцать лет! А смены им нет! Во всей Италии не осталось необходимого количества мужчин, обладающих необходимым имущественным цензом, чтобы традиционным образом сформировать новую римскую армию.

Голос Мария опять изменился, стал громким, он отдавался эхом от голых потолочных балок древнего зала, построенного еще во времена Тулла Гостилия, третьего римского царя.

— Со времени второй войны с Карфагеном вербовщики вынуждены закрывать глаза на имущественный ценз. А шесть лет назад, после потери армии молодого Карбона, мы даже начали брать в легионы людей, которые не могут купить себе оружие, не говоря уж о другом снаряжении. Но подобное всегда делалось лишь в крайнем случае, завуалированно и без официального одобрения. То время ушло, почтенные сенаторы. Я, Гай Марий, консул Сената и народа Рима, обращаю внимание членов этой Палаты на следующее обстоятельство. Я намерен вербовать свою армию, а не призывать в нее. Мне нужны те, кто пойдет за мной добровольно, а не те, кто с радостью избежал бы призыва и остался бы лучше дома! Вы спросите, где это я собираюсь отыскать двадцать тысяч добровольцев? Ответ прост! Я намерен искать их в гуще простого люда, на самой глубине социального дна, среди тех, кто слишком беден, чтобы быть допущенным в один из пяти классов. Мои будущие солдаты — те, у кого нет денег, нет имущества и очень часто нет постоянной работы. Я собираюсь искать добровольцев среди тех, у кого никогда до этого не было возможности постоять за свою страну, за Рим!

Поднялся ропот. Он все усиливался и усиливался, пока вся Палата не загремела:

— Нет! Нет! Нет!

Не подавая вида, что рассержен, Марий терпеливо ждал. Он не обращал внимания на размахивание кулаками, на красные лица, на крики. Сенаторы, шумя просторными тогами, повскакивали на ноги. Они гневно отталкивали свои складные стулья, и те со скрежетом отъезжали назад, царапали старый каменный пол, отполированный тысячами подошв.

Наконец шум стих. Как бы ни были они возмущены, они знали, что услышали еще далеко не все, и любопытство взяло верх над негодованием.

— Можете кричать, вопить, выть, пока уксус не превратится в вино! — крикнул Марий, как только они могли его услышать. — Но предупреждаю вас здесь и сейчас: я собираюсь поступить именно так, как сказал! И мне для этого не требуется ваше одобрение! Нет такого закона, записанного на таблицах, который определенно запрещал бы мне это сделать. Но через несколько дней на таблицах будет записан другой закон — закон, который скажет, что я могу это сделать! Закон, который скажет, что любой законно избранный старший магистрат при необходимости может набрать армию из capite censi — неимущих. Ибо я, сенаторы, выношу этот вопрос на решение народа!

— Никогда! — крикнул Далматик.

— Через мой труп! — крикнул Сципион Назика.

— Нет! Нет! Нет! — громыхала вся Палата.

— Подождите! — раздался одинокий голос Скавра. — Подождите, подождите! Позвольте мне возразить ему!

Но никто его не слышал. Курия Гостилия, Дом Сената со времени основания Республики, сотрясалась от криков разъяренных сенаторов.

— Идем! — сказал Марий и вышел из Палаты в сопровождении своего квестора Суллы и народного трибуна Тита Манлия Манцина.

При первых же признаках недовольства сенаторов на Форуме собрались толпы. Колодец комиций уже был полон сторонниками Мария. Консул Марий и народный трибун Манцин спустились со ступеней курии, пересекли ростру и пошли вдоль дальней части комиций. Квестор Сулла, будучи патрицием, остался на ступенях Палаты Сената.

— Слушайте, слушайте! — громко крикнул Манцин. — Созывается Народное собрание! Я объявляю собрание для предварительного обсуждения!

На ораторскую платформу перед рострой вышел Гай Марий. Он повернулся так, чтобы видеть и комицию, и открытое пространство нижнего Форума. Те же, кто стоял на ступенях Сената, видели лишь его спину. Когда все сенаторы, за исключением патрициев, стали спускаться с ярусов комиций туда, откуда они могли смотреть на Мария и действовать ему на нервы, ряды клиентов и сторонников новоизбранного консула вдруг заблокировали проход и никуда их не пустили. Начались потасовки, то и дело вспыхивали драки, страсти накалялись, но сторонники Мария выдержали. Только еще девяти трибунам позволили пройти на ростру, где те стояли с суровыми лицами и молча размышляли о том, возможно ли будет наложить вето и остаться при этом в живых.