Первый Гончар

В сполохах серых стен я встречал рассвет. Мне казалось, что все создано для меня.  Есть сотни вещей, но тратить свою жизнь на создание подобных – глупо. В книгах и манускриптах, казалось мне, было описано уже все. А я с тех пор с прохудившейся непромокаемой тряпкой так и не рисковал чего-то оригинального творить.Сейчас прошло три года с той поры, как Мастер подобрал меня на заснеженных улицах.

Три года… Для меня это бесконечно долго, но для Левского, наверное, мелочь. Говорят, Мастер спустил более десятка лет на одного только легендарного фамильяра-химеру.

Говорят, раньше Мастер был смельчаком и творил чудеса. Но я давно не видел чудес. Видел только старого человека, к которому прикипел сердцем. И видел, как ему больно от того, что времени больше нет. Времени не на жизнь,а времени жизни которое он мог потратить на …. На что? Если все уже создано?

***

Я сидел в утренних сумерках в пустынной мастерской. Глина… чистая, просеянная – я усвоил урок. Мягкая, словно бархат, глина звала, манила.

«Что ты хочешь создать, Ромей? Что ты хочешь, ученик? Что ты хочешь, мальчик? »

– Я ничего не хочу, – я полоснул серебряным ножом по руку и упал.

Капли крови потекли по куску глины на столе, потом на каменный пол. Надо бы провести по порезу ножом еще раз, закрыть его, но я не мог. Я был уже там.

На другой стороне.

***

Белое море. Светлый океан. Камни. Тени. Осколки чужих воспоминаний. Город. В огне. Пылающие горы. Война на берегу реки. Крик девушки, истекающей кровью. Война.

– Кто ты, мальчик? – спросил мужчина с собакой. Мужчину я не узнал, портрета не сохранилось и не сохранилось имени. Но узнал его фамильяра – огромного черного пса. Демонический спутник времен оккупации синими охористами. Мастер-гончар создал демона и первого живого керамика-фамильяра, отдал почти всю свою жизнь, и выиграл войну. Пес рвал врагов за семью и родину до того дня, пока не был подписан мирный договор. После растаял бесследно.

– Я ученик…

– И что же ты желаешь здесь, в месте где рождается и умирает мир, ученик? Это место лишь для Мастеров, – сказала красивая женщина. Определить ее возраст я не мог. Она казалось то совсем старой, то юной. Много серебряных украшений и длинный зеленый плащ. Пронзительный взгляд, а на поясе – подернутый ржавчиной нож. Меня прошиб пот. Морейн, Мать Гончаров.

– Я … умер?

– А ты сам посмотри, – мужчина в простых одеждах показал мне в пространство. Я не знал его, но чувствовал, что должен бы. Я огляделся, и из мира непроявленного увидел мир реальный. Но со стороны.

Со стороны смотрелось глупо. Со стороны – парнишка пятнадцати лет, худой, в демонстративно опрятной рубашке лежал на полу мастерской. Кровь из запястья. Капли собирались рубиновыми камнями настолько медленно, что я видел каждый атом.

Раннее утро. Левский встает и идет в мастерскую в полдень. Никто меня не спасет.

– Я … умру?

– А ты хочешь? – спросила меня Морейн, – зачем ты пришел сюда, мальчик? Что ты хотел создать такого, что отложил волшебный нож и не закрыл рану? Не для этого я эти ножи придумала, знаешь ли.

– Зачем ты здесь? – спросил меня Гончар с собакой.

– Что ты хочешь создать? – спросил меня третий.

– Что ты хочешь получить? – еще голоса из-за спины. Десятки, сотни голосов тех, кто ушел.

И еще один голос, со знакомыми интонациями:

– Ну и непутевый же ученик у моего сына… Зачем ты здесь, мальчик?

– Я… – и верно, зачем я здесь?

– Вспоминай, пока можешь, – Левский-старший толкнул меня в спину и я увидел…

 … рынок Каива. Ряды продуктовые, и мы с Даром. Мы тащим все, что плохо лежит. Мы гордимся украденной булкой или монетой. Я знаю, что это неправильно, нечестно. Я знаю, но… он мне говорит: бери. Больше возьмешь – молодцом будешь. Бери, нам выживать. Бери, банда похвалит. Бери… но я… сейчас я вижу продавца булочек, молодого парня, не старше меня сейчас, который не досчитался товара и вынужден доплатить из своих денег неостачу.

… пустынные улицы, где я раз за разом загадывал желание. Занесенная снегом площадь, где я пролил кровь на огонь. Только сейчас я видел иное. Я слышал голоса тех, кто сзади. Голоса Гончаров, ушедших навсегда. Голоса самого подпространства «Помочь или нет? Справится ли он? Достоин ли?» И мне становилось горько от того, что я… глупый мальчишка. Мир мне помог, поверил в меня, а я…

… разговор с Мастером. Свои резкие нотки в голосе. И его усталый, добродушный тон. «Будь терпеливее, Ромей. Будь терпеливее, мальчик». Сейчас, из-за грани бытия, мне было ослепительно больно от того, что я видел его боль, видел как он видел во мне – себя. Видел порывы и пытался меня уберечь. Видел себя, глупого порывистого мальчишку. Который зачем-то пытается что-то доказать.

… видел то, что не хотел видеть никогда – как отец кричит на мать, что не хотел детей, это случайность. Видел мать. Видел себя. Видел приют и усталых (а в детстве думал , что злых) взрослых… Им просто было одиноко. Всем.

И Гончарам, которые ушли,

– А вы почему здесь?

Левский-старший прищурлся.