Первый и последний

Англичане давили беспощадно и пытались вытеснить нас за пределы ринга, нанося удары смертельной силы, однако некоторые из этих ударов мы возвращали назад, когда это только было возможно. В этом году поздним летом и осенью я сбил двадцать один "спитфайр", три "бленхейма" и один "харрикейн". Мне приятно говорить эти слова, трудные и тяжелые, как сама битва, но это ни в чем не нарушает неписаные законы благородства. Весьма далекие от гуманной сентиментальности и полностью уверенные в том, что наш конфликт с неприятелем был борьбой не на жизнь, а на смерть, мы придерживались законов честной битвы, большая часть которых требует щадить беззащитного противника. Вот поэтому немецкая морская спасательная служба старательно и заботливо высматривала любого плавающего в проливе летчика, будь то английский или немецкий пилот. Стрелять в летчика, спускающегося на парашюте, представлялось нам неслыханно варварским поступком. Я очень хорошо помню обстоятельства, при которых Геринг упомянул об этом предмете, когда шла битва за Англию. Только Мельдерс присутствовал при этом разговоре, который происходил во Франции на площадке вагона специального поезда рейхсмаршала.

"Опыт доказывает, — говорил он нам, — если дело касается технически высокоразвитых родов войск, таких, как танки или истребительная авиация, то здесь гораздо важнее люди, управляющие машинами, нежели сами машины. Сбитый нами самолет может быть легко заменен англичанами на новый. Но отнюдь не сам пилот. Те удачливые летчики-истребители, которые смогут пережить войну и остаться целыми и невредимыми, будут оцениваться на вес золота, не только из-за их опыта и знаний, но и потому, что они очень редки!".

Наступила короткая пауза. Геринг хотел услышать, что мы вообще думаем об этом. "Так точно, господин рейхсмаршал!" — "Ну и?.." Я молчал. Геринг посмотрел мне прямо в глаза и спросил: "А что вы подумали бы о приказе, который предписывал бы вам стрелять в летчиков, выбросившихся с парашютом?" — "Я посчитал бы это убийством, господин рсйхсмаршал, — отвечал я, — и я сделал бы все от меня зависящее, чтобы не подчиняться такому приказу".

Геринг положил руки мне на плечи и сказал: "Это тот ответ, который я ожидал услышать от вас, Галланд". Во время Первой мировой войны уже возникали подобные идеи, но они были столь же энергичным образом отвергнуты летчиками-истребителями.

Я не знаю, что послужило основанием для этого разговора, может быть, такой приказ в каком-то особом случае уже предлагался, но если он готовился серьезно, то такой приказ мог поступить только от человека, ничего не знающего ни о солдатах, ни о благородной манере ведения боя. Вполне возможно. Геринг хотел узнать, что мы думали об этом про себя, на тот случай, если ему придется отклонить подобное требование, если оно будет сделано или уже сделано. Во всяком случае, этот вопрос больше не поднимался в кругах люфтваффе, даже тогда, когда воина в воздухе приобрела столь ужасный характер.

Вопрос о благородстве на войне лучше всего продемонстрирует эпизод, который произошел летом 1941 года с нашей стороны Ла-Манша. Один из наиболее известных и удачливых летчиков британских ВВС, командир авиаполка Дуглас Бадер, был сбит во время схватки над Па-де-Кале. Точно не удалось установить, кто же его сбил, но когда Бадер был взят в плен, то он пожелал узнать имя этого летчика и, если возможно, снова встретиться с ним в воздухе, Он сказал, что для него просто невыносима сама мысль о том, что его сбил немецкий военнослужащий сержантского состава. Да, конечно, это сделал не сержант, а возможно, один из наших способных молодых офицеров, среди которых в то время было несколько выдающихся летчиков. Я в тот день завалил два самолета из соединения Бадера. Чтобы не обидеть его, мы выбрали среди удачливых летчиков, принимавших участие в этой схватке, приятно выглядевшего, с прекрасными волосами офицера, которого и представили Бадеру в качестве его победителя. Бадер был приятно удивлен и сердечно приветствовал его рукопожатием.

Свое крушение он описывал следующим образом: "Я заметил куски металла, отлетавшие от самолета. Нос резко опустился вниз, а когда я оглянулся, то увидел, что хвостовая часть практически исчезла… Мне больше ничего не оставалось, как только поскорей выбираться из кабины. Правда, легче сказать, чем сделать, особенно когда самолет, вращаясь, падает отвесно вниз. Я подтянулся па руках и высунул одну ногу из кабины. Другая, правая, застряла внутри. Я дергался, и самолет дергался тоже. Ну а потом я все-таки выбрался, но без своей правой ноги. Она продолжала падать вместе с самолетом!".