Я застыла на пороге, смотря на нее, и понимая, что должна спросить о дяде Пите, но пока что не была готова ничего слышать относительно них и ребенка. Для начала нужно пережить разговор с Карен.
— Значит мороженное, — после тяжелой паузы выдала я, и вышла из дому.
Было холодно. Давно не было такого холодного Рождества, хотя я и не помнила, чтобы мы куда-либо ходили в Рождественский день. Деревья пообмерзали, дорога стала не слишком то и хорошей. Сегодня я не замечала ярких праздничных домов, конечно же я немного притормозила возле ворот Бразов, надеясь, что Рэнд каким-то образом будет здесь, но его не было видно. Мне хотелось бы сейчас поговорить с ним, рассказать о маме, и услышать слова поддержки. А еще хотелось, чтобы он назвал мою поездку к Карен, правильным поступком. Я знала, что поступок правильный, потому что любой на моем месте, после того, как Карен поступила со мной, не поехал на встречу. Даже трубки бы не поднял, когда она звонит. Но когда Рэнд говорил это, он делал эти слова реальностью, и из меня делал хорошего человека. И вовсе не мстительного и угрюмого, какой я на самом деле всегда себя и считала. Я должна была согласиться со словами Рэнда, что я еще до недавно была ребенком, а за то время что мы с ним, я многое поняла о своей жизни и жизни родителей. И первым что я поняла — у них есть своя жизнь, а у меня своя. Хватит всех вокруг обвинять, пора начать сочувствовать им, а не только жаловаться на свое паскудное существование. Потому я дала шанс Карен.
В городе было мало народу, но пиццерия все же работала, впрочем, она работала постоянно сколько я себя помню. Карен сидела за столиком возле окна, и я заметила ее еще на улице. Вид у нее был печальный, растрепанный, и я снова подумала, что и она, вероятно, тоже собирается мне сообщить о своей беременности. Блин, такое чувство, что наступил Март!
В зале сидели мои знакомые, так же сестры Клеменс, которые были явно удивлены моему появлению без Рэнда, потому они начали энергично звать меня к себе, но я головой кивнула им на Карен. Кажется, тогда они ее лишь и узнали. Лица стали понятливыми, и к тому же, за что я была им очень благодарна, сочувствующими. Сестры Клеменс хорошо знали Карен, и потому недолюбливали со мной за компанию. Интересно, почему же я тогда их так недооцениваю, ведь мы давно дружим?
Карен тоже меня заметила, и порывалась было встать, но усидела на месте. Перед ней стояла кола, для меня же был заказан молочный коктейль и небольшая пицца. Я даже и не подумала от этого отказываться, так как действительно хотела есть.
— Ну, в чем дело?
Лицо Карен было виноватым, таким, каким я видела его лишь в первые месяцы, когда отец еще не развелся, но уже встречался с ней. Она собрала волосы в ракушку и заколола, чтобы они ей не мешали. Но от этого ее прическа не стала аккуратнее.
— Видишь ли…прости меня. Я так сожалею, что поступила с тобой так по-свински, но я постоянно ревную тебя к твоему отцу, пусть это и звучит глупо. А еще ревную, потому что мне кажется, он любит тебя больше чем Джонни, даже не смотря на то, что Джонни рядом, а ты нет.
— Он меня просто лучше знает. А Джонни еще даже не говорит, — отозвалась я скучающим голосом, сосредоточив внимание на пицце.
— Нет, дело не в этом, — покачала головой Карен, ошибочно приняв мои слова за слова утешения. — Это все моя больная ревность, что он захочет вернуться обратно к твоей маме. Я все думаю, что он любит еще ее.
— Это же не так. Просто у них очень много общего прошлого, или ты думаешь, что женившись на тебе, он вдруг начал страдать амнезией? — с сарказмом пропела я, так как пока что Карен не трогала мое сердце.
— Я и это тоже понимаю, — жалко отозвалась Карен. — И я виновата перед тобой… очень виновата. Прости меня. Но я хочу сказать тебе другое…
Я ела пиццу, запивала ее коктейлем, и ждала, что вот она сейчас заявит мне о беременности.
— Я думала, что если вы будете дуться друг на друга, он перестанет ездить и звонить сюда, тогда у нас все будет хорошо. Но я ошиблась. Все стало еще хуже. Ему плохо, и Дик не может смотреть на Джонни, без слез, понимая, что ты лишена его внимания и все из-за меня. Пойми Блэр, я понимаю, какой стервой была, понимаю, и ненавижу себя и свой эгоизм.
Я неспеша переживала откушенный кусок при этом, смотря на ее страдающее лицо, и это меня так же не трогало, кроме ее слов о том, что папа страдает. Вытерев аккуратно руки об салфетку, я молчала, обдумывая то, что она мне сказала. Она унижалась, страдала и явно жалела о том, что сделала, значит, все так плохо как Карен и говорит.