Первый класс

— Служу России, — до краев наполняя рюмку, сообщил Андрей. — Что ж ты молчал, если тоже его видел?

— Я, честно говоря, решил, что это он меня пасет. Проводил от управления до дома и с тех самых пор у меня под окнами все время торчали какие-то лица самой что ни на есть кавказской национальности на старых драндулетах — им, наверное, казалось, что так они незаметнее. Так и дежурили, посменно и круглосуточно, пока ты не пожаловал. Я, грешным делом, подумал, что это мне мой визит в «Бельведер» так икнулся, и все голову ломал: как же это они меня выследили?

— А я сегодня целый день проверял, нет ли за мной хвоста. Пока водитель за рулем был, еще ничего, а по дороге к тебе, ей-богу, чуть в мусоровоз не въехал — на дорогу смотреть некогда было, все в зеркало пялился. И — ничего. Решил, что вчера просто померещилось.

— Но бронежилет все-таки надел.

— Береженого Бог бережет. Обидно могло получиться: там, на Кавказе, даже не задело ни разу, а дома шлепнули, как какого-нибудь управляющего банком…

— А какая связь между твоим пребыванием на Кавказе и нашим гостем? Кроме той, естественно, что он тоже кавказец, хотя и рыжий…

Мещеряков неторопливо выцедил коньяк, поискал вокруг себя вилку и, не найдя, полез в тарелку с квашеной капустой пальцами. Из этого Илларион сделал вывод, что его превосходительству удалось наконец восстановить душевное равновесие. И верно: сунув в рот щепоть капусты, его превосходительство аккуратно затолкал туда же пальцем то, что свисало наружу, пожевал, глотнул, облизал пальцы и объявил:

— Плебей. Кто же закусывает хороший коньяк квашеной капустой?

— Ты, например, — сказал Забродов.

— Исключительно в силу обстоятельств! Нормальную закуску ты зажилил, хотя, между прочим, мог бы проявить уважение к старшему по званию…

— В холодильнике шаром покати, — сообщил Илларион. — Я ведь уезжаю, вот и не стал затариваться. А то шлепнут меня в этом Пескове, и тебе, помимо моих бренных останков, придется возиться еще и с испорченными продуктами.

— Типун тебе на язык, — сказал Мещеряков, сливая в рюмку последние капли из опустевшей бутылки.

— Ты мне не ответил, — напомнил Илларион.

— Еще как ответил! — возразил Андрей. — Я же говорю: ты плебей. А плебея, помимо нулевого культурного уровня, отличает еще и крайне низкий уровень информированности.

— Ага! — промолвил Забродов тоном человека, которому наконец-то втолковали что-то, чего он никак не мог понять из-за врожденного скудоумия.

— Вот тебе и «ага», — передразнил его генерал. — Ты, как всегда, ни черта не знаешь и не понимаешь. Только и умеешь, что руками махать. Да и то, если бы не я, он бы тебя наверняка пришил.

— А если бы не я, он пришил бы тебя, — напомнил Илларион. — И тоже наверняка.

— Если бы не мы, нас бы обоих наверняка пришили, — внес полную ясность Мещеряков и удивленно воззрился на приятеля. — Странно как-то прозвучало, ты не находишь?

— Зато по существу, — сдерживая смех, который товарищ генерал-майор мог расценить как очередное грубое нарушение субординации, успокоил его Илларион. — Так ты все-таки снизойдешь до того, чтобы повысить мой уровень информированности?

— Чего? А, ты опять об этом!.. Все очень просто. Знаешь, кто это был? Тот самый ловкач, который ускользнул у меня из-под носа в Южной Осетии. Помнишь ту провокацию, когда они обстреляли кортеж с двумя президентами и пытались все свалить на нас? Его работа.

— Ага! — снова, но уже другим тоном произнес Забродов. — Вот, значит, как. Только я все равно ничего не понимаю…

— Плебей, — констатировал Мещеряков.

— Да, — кивнул Илларион. — В смысле, так точно. Так вот, я не понимаю одной простой вещи: почему, явившись по твою душу, он следил за мной?

— Это действительно очень просто. Он тебя знает. Да и ты его должен помнить.

Илларион с сомнением покачал головой.

— Я на память не жалуюсь. Если бы знал его, вспомнил бы непременно. Но я эту ржавую физиономию не помню, хоть ты меня убей.

— А ты и не должен, — сказал Мещеряков. — Его физиономию ты мог и не видеть. Вы пересекались в учебном центре, но он занимался у другого инструктора и никогда не состоял под твоим началом. Я однажды советовался с тобой по поводу его. Низкий уровень дисциплины, неповиновение приказам, немотивированная жестокость…

— Гургенидзе Реваз Вахтангович, — сказал Забродов. — Надо же, как тесен мир! Я, помнится, посоветовал тебе гнать его взашей, а еще лучше — пристрелить во избежание проблем в будущем.