Первый класс

— И вам не хворать, батюшка, — за всех ответил первым пришедший в себя от испытанного при виде столь неожиданного зрелища шока Костыль. — Мы что же, адресом ошиблись? Нам Клим Зиновьевич Голубев нужен.

— Это его дом, — кивнул Дымов. — Но он нынче не принимает — прихворнул.

— Серьезно, видать, прихворнул, раз ему священник понадобился, — заметил Костыль. — А мы как раз врачи. Это вот, — он указал на Буфета, — хирург и этот… мануальный терапевт…

— Это заметно, — как бы невзначай обронил батюшка.

— Ну, еще бы! Светило в своей области, знаете ли. Я его коллега, а это, — он обернулся к Мухину, — главврач нашей больницы.

— Хорош бакланить, — сказал Муха, который, казалось, на время забыл все остальные слова.

— Профессор хочет сказать, что должен осмотреть больного, — перевел Костыль. — Прямо сейчас, понимаете?

— Понимаю, — кивнул батюшка, — как же. Но помочь, увы, не могу. Этого больного хотят осмотреть очень многие. Боюсь, вам придется стать в очередь.

— Буфет, — негромко сказал Муха.

Буфет молча двинулся вперед, как механизм, включившийся по голосовой команде. Священник стоял на месте, наблюдая за его приближением с прежним бесстрастием.

— Не советую, господа хорошие, — произнес он нейтральным тоном. — Поднять руку на священнослужителя — тяжкий грех.

— Да тебя, борода, никто и пальцем не тронет, — успокоил его Буфет. — Ты, главное, проход освободи, а то торчишь тут, как этот…

Он взял священника за бока и попытался отодвинуть в сторонку. Как именно отреагировал на это батюшка, никто не понял, но Буфет неожиданно воспарил над дощатым полом, перевернул стол и вместе с ним с ужасным грохотом приземлился в углу.

— Да что же это в натуре такое?! — возмущенно простонал он сдавленным от боли голосом, возясь на полу. — То один, то другой… Я вам что — боксерская груша?!

Батюшка покосился на него с легким недоумением — видимо, он не ожидал, что после его гостинца Буфет сохранит способность говорить и двигаться. Воспользовавшись тем, что он отвлекся, Костыль перешел в наступление. Продолжая с любопытством наблюдать за Буфетом, который уже встал на ноги и теперь предпринимал героические попытки разогнуться, батюшка не глядя выбросил перед собой руку. Его раскрытая ладонь коротким шлепком толкнула Костыля в лоб. Ноги последнего еще продолжали бежать вперед, в то время как верхняя часть тела получила мощный обратный импульс. В результате ботинки Костыля взметнулись высоко в воздух, и он бы, очень может статься, совершил классическое сальто-мортале, если бы его не остановил пол.

— Ну, борода, молись, — процедил оклемавшийся Буфет и, по-бычьи нагнув голову, бросился в атаку.

На этот раз он опрокинул холодильник. Костыль, у которого уже восстановилось дыхание, начал переворачиваться на живот, чтобы встать — насколько он понимал, только затем, чтобы немедленно лечь снова, и, быть может, надолго, если не навсегда. Буфет гремел, шуршал, кряхтел и постанывал, ворочаясь на полу в обнимку со старым облупленным «Саратовом», и было ясно, что толку от него не предвидится в течение, как минимум, нескольких ближайших минут. А поп стоял на прежнем месте, и необходимость сдвинуть его с этого места, увы, не отпала, что вселяло в душу прозорливого Костыля тягостное уныние: он очень не любил, когда его били.

В это мгновение прямо у него над головой хлестко ударил выстрел. По полу с негромким звоном запрыгала гильза, и наступила тишина. Даже Буфет перестал возиться, затих, и на этом основании Костыль сделал вывод, что стреляли в него — стрелял, по всей видимости, поп, который больше походил на Терминатора в рясе, чем на настоящего служителя культа.

Пистолет оглушительно хлопнул еще дважды. Костыль неловко откатился в сторону и наконец увидел, кто стрелял. Муха стоял у двери, что вела в сени, и медленно опускал дымящийся «глок». Он был бледен, а зрачки расширились так, что не стало видно радужки.

Костыль перевел взгляд на священника. Ряса его на груди была в трех местах пробита пулями, кровь буквально на глазах пропитывала черное сукно, но он еще стоял. Потом он оторвал ладонь от дверного косяка, за который держался, чтобы не упасть, и шагнул вперед, не сводя глаз с Мухи. Мухин попятился, снова поднимая пистолет, но тут ноги отца Михаила подкосились, и он рухнул, как срубленное дерево.

— С-сука, — дрожащим голосом пробормотал Костыль, поднимаясь на четвереньки.

— Вот это я называю чистой работой, — болезненным тоном поддакнул Буфет. Он сидел на полу, привалившись спиной к перевернутому холодильнику, и ощупывал себя руками, проверяя, все ли на месте. — Пришли по-тихому, сделали по-быстрому, подчистили за собой и слиняли. Ты чего, братан? — обратился он к Мухе. — На хрена было стрелять? Куда мы теперь этого борова в рясе денем?

— Еще минута, и он бы вас повязал, — ответил уже восстановивший самообладание Муха. — И меня с вами заодно.

— Ну, и чего? — не сдавался Буфет. — Что бы нам пришили — хулиганку? Сунули бы ментам сто баксов в зубы, они бы нам задницы расцеловали!

— Тогда оживи его, — сказал Муха. — Я покурю на крыльце, а вы можете продолжать увеселение.