Выключив и обесточив все, что могло быть выключено и обесточено, Муха запер офис и вошел в пустой ввиду вечернего времени лифт. Спускаясь на первый этаж, он с невеселой улыбкой думал о том, что размеренная жизнь так называемого легального бизнесмена уже начала накладывать отпечаток на его характер. Вот взять, к примеру, его только что состоявшийся уход из офиса. Ведь сам, лично, ползал по углам, выдергивая вилки из розеток, щелкал выключателями — ну разве что пол не подмел. Пару лет назад ему б такое и в голову не пришло — кому надо, тот пускай и выключает, а Витя Муха — не жлоб, чтоб еще и на электричестве экономить. А вот поди ж ты, начал-таки экономить, начал… Неужто мировой экономический кризис виноват? Или это Климов, плешивая сволочь, мало-помалу выдрессировал его, переделал на свой лад?
Уборщица все еще возила грязной тряпкой по полу вестибюля. Услышав, как открываются двери лифта, она подняла голову и поздоровалась. Муха не удостоил ее ответом: она была далеко не так молода, как выглядела на экране монитора, и совсем некрасива, а стройность ее фигуры при ближайшем рассмотрении оказалась обыкновенной костлявостью — следствием тяжелой физической работы, плохого питания и сварливого характера.
Толкнув дребезжащую стеклянную дверь в архаичной дюралюминиевой раме, Виктор Мухин вышел на крыльцо. Резкий холодный ветер ударил в грудь, мигом забрался под пальто и защекотал ледяными пальцами ребра. По щекам хлестнул косой заряд холодных капель — не дождь и не снег, а что-то среднее, не то замерзающее на лету, не то, наоборот, норовящее растаять на полпути к земле. Муха поднял воротник пальто и сбежал по выщербленным бетонным ступенькам. Повинуясь нажатию кнопки на брелоке, машина пиликнула сигнализацией и приветливо моргнула оранжевыми огоньками. Муха открыл дверцу и торопливо нырнул в салон. Двигатель мощного кроссовера ожил и мягко заурчал, раскосые фары вспыхнули ярким светом ксеноновых ламп; «дворники» двумя бесшумными взмахами очистили ветровое стекло, машина плавно тронулась и покатилась вперед, с плеском разбрызгивая колесами слякоть.
Орешин уже был на месте. Муха издалека углядел его густо забрызганную «десятку», приткнувшуюся к обочине прямо под знаком «Остановка запрещена». «Десятка» размеренно моргала оранжевыми огнями аварийной сигнализации. Затормозив рядом, Муха хлопнул ладонью по красной кнопке с изображением треугольного знака аварийной остановки и под мерные щелчки включившейся сигнализации полез наружу.
В салоне «десятки» было тепло, густо накурено и пахло какой-то дрянью — не то грязными носками, не то сыром, не то застарелым потом. В проникавшем с улицы свете фонарей тускло поблескивали майорские звездочки на плечах зимнего милицейского бушлата; оранжевые вспышки аварийной сигнализации выхватывали из сумрака пухлые округлые щеки, лохматые брови и короткий вздернутый нос Орешина. Из-под форменной шапки выбивались темные кудри, в полумраке хитро и маслянисто поблескивали быстрые глаза недалекого пройдохи и мелкого карьериста.
— Привет олигархам, — традиционно приветствовал Мухина майор Ваня, протягивая для пожатия небольшую пухлую ладонь.
— Привет внутренним органам, — так же традиционно ответил Муха, устраиваясь на сиденье и пожимая протянутую руку.
Ладонь у майора была мягкая и, несмотря на холодную погоду, влажная. Поздоровавшись, Орешин сразу же занялся раскуриванием сигареты. Муха, воспользовавшись этим, украдкой вытер ладонь о брюки: он был брезглив и ничего не мог с этим поделать.
— Как твое драгоценное здоровье? — поинтересовался майор, попыхивая зажатой в зубах сигаретой.
Голос у него был высокий, почти женский, как у евнуха, что свидетельствовало об избытке в его организме женских гормонов и, с точки зрения Мухи, тоже говорило не в его пользу, как и его вечно потные ладони.
— Не дождетесь, — буркнул Муха. — Давай, Ваня, говори, зачем звал, у меня времени в обрез.
— Зачем-зачем… А то ты не в курсе! — подтверждая его догадку, недоверчиво воскликнул майор.
— Допустим, не в курсе, — осторожно произнес Муха, все еще надеясь, что предчувствие его обмануло.
— Пацанов твоих повинтили, — сообщил Орешин, одним точным ударом срубив его надежду, как елочку из детской песни — под самый корешок.
— Каких еще моих пацанов? — по старой привычке заартачился Муха. — Нет у меня давно никаких пацанов. Я сам по себе, и они сами по себе, которые еще на воле. Это они тебе сказали, что подо мной ходят?
— Со мной они не говорили, — ответил необидчивый майор, — и про тебя, сам понимаешь, ни гу-гу. Только я-то знаю, что Буфет с Костылем без твоего слова даже воздух испортить боятся. А тут — вооруженный налет…
— Какой еще налет? — не поверил своим ушам Муха.
— Вооруженный, — с удовольствием повторил Орешин. — Ну, у Буфета-то при себе только ножик был — плохонький, китайский, его ни одна экспертиза холодным оружием не признает. А вот Костыль отличился — вздумал в гостинице шпалером махать.