Первый класс

Ржавый Реваз так никогда и не узнал об этом инциденте: у земляков хватило ума промолчать, ибо в противном случае у ветерана партизанской войны могли возникнуть кое-какие мысли по поводу целесообразности привлечения осевших в Москве и бледнеющих при виде крови торговцев мандаринами к хорошо оплачиваемому участию в своих операциях на территории российской столицы.

Обнаруженные в багажнике «форда» канистры с бензином пришлись очень кстати. Бензин с бульканьем полился из узких горловин, обильно орошая салон машины и лежащие внутри окровавленные тела. Потом возникла заминка: ни у кого не оказалось при себе спичек, а единственный владелец бензиновой «зиппо», которая хотя бы теоретически могла не погаснуть на лету, будучи брошенной в лужу топлива, наотрез отказался пожертвовать своим имуществом, поскольку это был подарок родного дяди. Наконец кто-то сообразил обмакнуть в бензин сосновую ветку; колесико пресловутой «зиппо» чиркнуло, выбросив сноп искр, импровизированный факел вспыхнул и полетел в открытую заднюю дверь «форда». Пламя взметнулось с негромким хлопком, над машиной поднялся и начал стремительно расти столб черного дыма. Кавказцы предусмотрительно попятились, и вовремя: в следующее мгновение взорвался залитый почти под пробку бензобак, моментально превратив автомобиль в косматый шар ревущего, всепожирающего пламени.

* * *

Вспомнив кое-что, Хомяк остановил машину напротив сияющей неоном вывески «Погребок маркиза». Делившая с ним не слишком просторное пространство ярко-алого «порше-каррера» платиновая блондинка повернула к нему накрашенное кукольное личико и вопросительно приподняла мастерски вытатуированные брови.

— Горючего надо затарить, — пояснил Хомяк. — Вчера пацаны в гости заходили, выжрали все до капли, одна стеклотара осталась. Да столько, мать ее, стеклотары, что, если сдать, можно «Оку» купить. А может, и «Ладу».

Блондинка понимающе кивнула. Сейчас, в машине, она была немногословна. Если бы она вела себя подобным образом во время знакомства, Хомяк решил бы, что девица глупа как пробка, не может связать двух слов и намеренно маскирует свою тупость многозначительным молчанием — не иначе как по совету более умных подруг, поскольку сама додуматься до такого хода просто не в состоянии.

Но при знакомстве, которое состоялось часа полтора назад за столиком хорошего ресторана, девушка, представившаяся Ликой, щебетала, как пташка в разгар брачного сезона. Хомяк спросил, полное это имя или сокращение и если сокращение, то от чего. «От Гликерии», — ответила Лика, и Хомяк, по правде говоря, не понял, шутит она или говорит всерьез.

О себе Лика рассказала только, что учится на пятом курсе МГУ. Хомяк воспринял эту информацию скептически: половина профессионалок, пасущихся в дорогих кабаках, представляется либо студентками, либо абитуриентками престижных столичных вузов. Впрочем, речь у Лики была грамотная, чувство юмора и даже ирония присутствовали, так что она вполне могла оказаться самой настоящей студенткой. В конце концов, студентки — тоже люди со всеми вытекающими отсюда потребностями, слабостями и даже пороками. По крайней мере, кем она не была, так это дешевкой, ночующей на вокзале, приводящей себя в товарный вид в общественном туалете. Таких Хомяк видел за версту, даже когда был пьян в лоскуты, и не подпускал к себе на пушечный выстрел. В Лике же чувствовалось недурное воспитание, да и имя ее говорило само за себя. Назвать дочь Гликерией могут либо люди интеллигентные до придурковатости, либо какие-нибудь окопавшиеся в таежной глуши староверы. На староверку Лика была похожа столько же, сколько сам Хомяк на солиста Большого театра, а значит, происходила из интеллигентной семьи (если не соврала насчет имени, естественно). Вообще, долго ковыряться в ее биографии у Хомяка не было ни времени, ни желания, ни необходимости. Жениться он пока не собирался — спасибо, хватило прошлого раза, — а в качестве подруги на вечер Лика представляла собой почти идеальный вариант: длинноногая, красивая, неглупая и веселая, она, как и Хомяк, была не прочь хорошо провести время в горизонтальном положении.

С учетом вышесказанного Хомяк, естественно, решил блеснуть и именно поэтому остановил машину не где-нибудь, а возле «Погребка маркиза». Сказав «а», надо говорить «бэ»; если уж удостоил снятую в ресторане девицу поездкой в «поршаке» и ночью в шикарной спальне, глупо экономить на выпивке. Не выставлять же на стол советское шампанское или портвейн!

— Подожди меня здесь, — сказал он Лике. — Только чур, не исчезать!

Лика одарила его загадочной улыбкой, означавшей, по идее, что исчезновение не входит в ее планы, и, достав из сумочки зеркальце и патрон с помадой, принялась деловито и самозабвенно, как умеют только женщины, поправлять макияж.