На реке было весело, разливался смех, зажигались и погасали песни. Купались, ловили рыбу. Космонавт смеялся:
— Чтобы рыбу есть, надо в воду лезть.
Колхозники из близлежащих деревень принесли молока, яиц, воскресных пирогов. Всем хотелось поглядеть на знаменитого земляка. А он то нырял в реку, то помогал тянуть бредень, то срывал водяные лилии, то, как мальчик, резвился на лугу, бегая взапуски с ребятишками, нагрянувшими со всей округи.
В полдень мы с Гагариным отправились вдоль реки. Юрий Алексеевич был доволен днем, проводимым в родных местах. Мы смотрели в его приветливое, открытое лицо, слушали его восторженные возгласы то о прелести неба, то о красоте полей и рощ и находили в его облике черты многих знакомых нам молодых людей.
— Ваш полет собрал большой урожай — почти семь тысяч орденов!
— Что вы, — замахал руками Гагарин, — это семь тысяч человек своим трудом добыли мне Золотую Звезду…
Он следил за пчелами, пролетавшими со взятки, рвал полевые цветы — насобирал охапку, умело перевязав ее тонкими стеблями повилики, передал нам:
— Наверное, вы раньше увидите Валю, передайте этот букет от меня…
Недавно в этих местах прошли ливневые дожди, дороги размыло. Возвращались в Гжатск на грузовике. Машину трясло на ухабах, залитых водой. Гагарин вместе со всеми стоял в кузове, держась руками за крышу кабины. Далеко окрест разносился смех и песни. Впечатление было такое, словно с сенокоса возвращается хорошо поработавшая бригада.
В деревнях, через которые мчался грузовик, народ ждал Гагарина. Мало кто обращал внимание на веселую машину, полную хохочущих, приветственно машущих руками людей. Все думали, что космонавт едет в одном из легковых автомобилей, следовавших сзади. А он стоял в грузовике, поддерживая товарищей, и товарищи поддерживали его.
Когда вернулись в Гжатск, в старом бревенчатом доме Гагариных было полно народа — все больше родственники, близкие и дальние. Узнав о массовом награждении специалистов, причастных к полету сына, Алексей Иванович мудро изрек:
— Все это хорошо… Но почин всего дороже!
Поклонившись всем в пояс, хозяин пригласил собравшихся к столу.
— Какой гость, такая ему и честь.
Когда все расселись, Алексей Иванович поднял стакан.
— Дивны дела твои, сын, и душа моя вполне понимает это…
Мы внимательно прислушивались. Ведь за столом могли сказать что-то новое о герое. Со слов Юрия мы знали, что отец его — мастер на все руки. Он говорил образно и певуче:
— Не возьмешь топор в руки, избу не срубишь… Не топор тешет, а человек… — Алексей Иванович знал, когда и что сказать, когда помолчать, послушать других.
В суровом крестьянском облике матери и отца, в лицах братьев и сестер проглядывали красивые черты Юрия, его манера держаться, говорить, улыбаться. С выдубленного солнцем лица Алексея Ивановича глядели чистой воды глаза сына, и мы видели перед собой портрет космонавта, каким он мог стать через три десятилетия. Природа повторяла свои лучшие произведения.
Народу явилось много. Не хватало посуды. Мать послала Зою к соседям. Юрий сказал:
— Надо бы принимать гостей в новом доме, там просторней.
Эти слова не понравились Алексею Ивановичу, он топнул больной ногой о пол, прикрикнул на обремененного славой сына:
— Пока еще я хозяин в своем доме!
Юрий залился румянцем, моментально умолк.
Он с удовольствием ел простые крестьянские яства, приготовленные руками матери. На столе не оказалось пирогов с грибами. Алексей Иванович, держа в руках граненый стакан, ворчал:
— Чего жена не любит, того мужу век не едать.
Анна Тимофеевна вспомнила:
— Заболит у Юры пальчик, а у меня сердце захолодает, прямо хоть плачь.
Алексей Иванович перебил жену:
— Один сын — не сын, два сына — полсына, три сына — вот это сын!
Трое сыновей его сидели рядом, и все для него были равны и одинаково любимы, всех он вывел в люди, научил жить и, как сказал нам, «всем помогал по силе-мочи».
Когда гости подвыпили, кто-то из родственников затянул песню. И пошло, и пошло. Полились знакомые с детства полные русской удали песни. Юрий пел с огоньком, во всю силу. У него был голос красивого тембра — грудной, звонкий, отличимый в общем хоре.
Среди гостей выделялись своим весельем две молодые, обаятельные женщины — двоюродные сестры Юрия — Антонина и Лидия, дочери Савелия Ивановича, брата отца Юрия. Было жарко, женщины вышли на крыльцо, обмахивая разгоряченные лица ветками цветущей сирени.
— Расскажите о Юре самое памятное, — попросили мы.
— Самое памятное? Ну это когда он неожиданно прикатил к нам в Москву с деревянным сундучком в руках, — припомнила Лидия.
— Юра все волновался: как-то встретит его дядя Савелий. Наш отец работал в строительной конторе, заработки маленькие, а тут с приездом племянника в семье прибавлялся лишний рот.