Первый кубанский («Ледяной») поход

Этот ужас навек запечатлелся на лицах мертвецов; этот ужас не могли скрыть и мирные жители селения. Бледные, с трясущимися руками, они бросались на первый зов своих постояльцев. С перекошенными лицами, они чуть не душили своих плачущих детей, только бы не раздражить этих страшных пришельцев. Да, удар был нанесен жестокий. Не опоздай конница, посланная в обход, – ни один большевик не остался бы в живых.

Во второй приход добровольцев в Лежанку, через два месяца, жители рассказывали, что преследуемые тогда солдаты были в невероятной панике. Верстах в двенадцати от села они побросали все: оружие, обозы, артиллерию; перерезали постромки у запряженных лошадей и ускакали, кто успел. Если бы добровольцы дошли тогда до этого места, добыча была бы колоссальной. Но надо вспомнить, что еще до боя армия сделала в этот день переход около 25 верст; а кавалерия только в этом селе получила, наконец, свежих коней.

Слух об этом тяжелом поражении большевиков разнесся далеко кругом и предшествовал добровольцам на всем Ледяном походе. При этом рассказывалось нечто невероятное о стремительности офицерских атак, о беспощадной их жестокости.

Не раз потом, на Кубани, казачки, ознакомившись ближе с добровольцами и увидав, что это люди как люди, изумленно спрашивали их:

– Да вы ли это были в Лежанке? Или другие?

Те ничего сначала не понимали. Хозяйки объясняли, что добровольцы, по рассказам, представлялись им не в виде людей, а каких-то чуть не одноглазых чудовищ, пожирающих живых детей.

Все это было последствием действительно ужасного боя; но в этом бою, однако, не погибали не только ни женщины, ни дети, но не пострадал ни один мирный житель. Пленных солдат, правда, не было.

* * *

Бой под Лежанкой имел большое значение. Он показал армии ее силу, но обнаружил также и некоторые недостатки. Здесь столкнулись лицом к лицу, грудь в грудь два мира – большевистские солдаты и добровольцы-офицеры. 39-я дивизия была воинскою частью, не так давно вернувшейся с фронта. Правда, дивизия была перестроена на большевистский лад; главную роль играли комиссары и начальство из солдат; но были и офицеры, конечно, уже третьего сорта, из тех, кому все равно, где служить, за что сражаться, лишь бы получать жалованье.

Дивизия недавно имела даже успех под Ростовом, вытеснив из Батайска две-три сотни добровольцев. Это окрылило ее.

– Шапками закидаем это офицерье, – бахвалились солдаты, поджидая добровольцев на превосходной позиции.

Давно ли несметные силы турок и курдов в панике бежали от них и очищали область за областью перед неодолимым натиском дивизии. А тут каких-то две-три тысячи, да и кого? – буржуев? Без снарядов, без патронов? Пусть попробуют – выдерем зубы.

Да, перед ними была горсточка буржуев. Но кто были эти буржуи? Половина состояла из офицеров, из лучших офицеров армии, так оскорбленных в своем достоинстве этими же солдатами. То был первый призыв в Добровольческой армии. Явились все, кто страдал за попрание русской воинской чести и всем сердцем стремился смыть своей кровью с родины ее позорное пятно. С невероятными трудностями и опасностями пробрались они к генералу Алексееву; днем и ночью работали, чтобы создать армию, закончить войну с немцами, – и опять мешают! И кто? свои же; те же самые солдаты, которые в бессмысленной ярости расстреливали их с тыла, когда офицеры фронта, образовав ударные полки, стремительно бросались на немцев.

Нижними чинами в армии были инженеры, адвокаты, земские и городские деятели, журналисты и, главным образом, учащаяся молодежь – юнкера, студенты, гимназисты и кадеты всех кадетских корпусов, откуда и пошло название добровольцев – «кадеты». Эти «буржуи» были также первого призыва. Их влекло в армию тоже чувство любви к родине, но они пришли не с фронта, а из центра страны. Они были разорены, оторваны от своих семейств, и многие прошли через руки страшных большевистских «чрезвычаек». У одного разорили дотла и сожгли на глазах любимое родовое гнездо-имение; у другого замучили отца, брата, и всех ограбили до ниточки. Они видели, как православные церкви превращены были в кинематографы. Они знали из большевистских же газет, что их матери, жены и сестры – социализированы, то есть выданы на полное поругание китайцам и латышам – этим бессмысленным преторианцам «свободнейшей в мире республики». А кто сделал это? Разве не те или не братья тех, кто стоит сейчас перед ними?

И теперь, когда они готовы были забыть все, во имя долга перед родиной, кто же встал между ними и немцами? Кто защищал от них векового русского врага?

В безумном гневе сжимается в руках винтовка.

– Вперед, вперед – лишь бы добраться до этой солдатни.

Тут не до разведки, тут не до подготовки боя.

– Вперед, вперед, мы им покажем.

И показали.