Первый курс

– Жалко, что ли? Пусть тренируется парень. Сам-то ребёнок, вишь, не стал заниматься.

– И на мясо приятно полюбоваться, да? Свежачок, не то, что мои кости.

– Малыш, ты что, ревнуешь?!

– А то нет! Устами младенца, между прочим.

– Всыпать младенцу, чтоб свой нос, куда не надо не совал.

Хорошо, допустим у папы какие-то дела с Ярославом, и пускай, они меня не касаются, и Митя, судя по всему, осведомлён получше моего, но что-то здесь не так всё равно. Предельно ясно только одно: сновидениям моим стать явью никак не светит. Ни ухом, ни рылом. Нет. Кажется, так говорят, когда кто-то о чём-то понятия не имеет. А я тогда как? Ни возрастом ни ростом для него не вышел. Пигмей убогий. Шарик ему и тот дороже. Хотел бы я, как папа, стоя рядом с ним, лицом к лицу, иметь возможность губами гу́б коснуться, а не мечевидного отростка грудины. Хотел бы я класть руку ему на плечо не вверх её протягивая, а небрежно сгибая в локте. Хотел бы я, хотел... Но, как у нас в интернате девчонки говорили, много хочешь, мало получишь. Впервые начинаю по-настоящему жалеть о том, что нет во мне ни одного папиного гена. Раньше я на эту тему не комплексовал, думал, это не важно, думал, мы и так родные. И, честное слово, до последнего момента питал иллюзию, что рано, или поздно дорасту до него. Теперь прозреваю, дошло, наконец, каким был идиотом. И отовсюду соль на мою рану сыплется. То есть, люди и прежде постоянно подшучивали над тем, какой я маленький, а если рядом папа, или Митя, или ещё лучше, оба сразу, тут уж только держись. Каждый своим долгом считает нашу разницу в росте отметить и вышутить. Я, ведь, даже радовался, что маленький пока, не хотел расти, хотел подольше папиным сынком остаться. Теперь понятно: взрослеть придётся так и так. И буду взрослым. Взрослым коротышкой. Боже мой! Какое убожество. Не удивительно, что Митя кроме снисхождения, ничего не может ко мне испытывать. А я ещё хорохорился перед папой (что за нелепость), намекал, дескать, ты не станешь с Митей жить, он со мной останется. Останется он! Как же! Это как в анекдоте, Надей рассказанном: С ножом подходит к горлу, «Жить хочешь?» – «С тобой, что ль, придурок?!». Нет, я точно идиот: «папа старый, папа старый!», – папа видный мужчина, красивый, а я, по сравнению с ним, задрипаный карлик. Представляю, как нелепо я выглядел, когда пытался Митиного парня на людях изображать! Ужас! Сквозь землю провалиться со стыда, ничего больше не остаётся. Хоть вовсе близко к нему теперь не подходить. Целовал, любовь свою предлагал, стоя рядом, когда он сидел! Смешно и нелепо. Смешно и нелепо. До слёз. И этот дом такой огромный. Конечно, им здесь хорошо. А лилипутам, вроде меня, он велик. Обратно хочу, в свою маленькую комнатку. А здесь мне просто места нет. У них, гигантов, своя жизнь, своя любовь, свои секреты, а я... Выбежал на улицу, прямо как был, в одних трусах, и в сугроб повалился. Нет, с собой покончить не хотел, и простудиться тоже, просто слегка обезумел от обиды. Но я же детдомовский, значит, живучий. Полежал немножко, остудился, к себе поплёлся. А тяжесть на душе так и осталась.

После такого, с позволения сказать, купания, проспал целый день до вечера. Настроение при этом ничуть не улучшилось. Неловко перед Митей за неуклюжие приставания. Надеюсь, он теперь не станет нарочно меня избегать. Извиниться перед ним, или не стоит? Делать вид, что не было ничего? Извинюсь, пожалуй. Нет, лучше не надо. О таких вещах и не посоветуешься ни с кем. С Ярославом тоже нехорошо получилось. Назвать адекватным моё с ним поведение можно в одном только случае, если он папу к супружеской неверности склонял, а если нет, как выясняется из подслушанного разговора... Ой, за то, что подслушивал, тоже стыдно. Ведь если б только одни разговоры, а то... При воспоминании о Митином поскуливании и мой приятель пробудился. У меня этот звук в ушах стоит, и пробирает до печёнок. Так и не заглянул, не увидел, что такого папа делает, чтобы он вот так отзывался, а с другой стороны, радуюсь проявленной скромности, а то сейчас не только в ушах, но и перед глазами бы стояло.

Обедать отказался, а ужин пропускать уже не комильфо. И так два раза папа приходил, и Олеся постоянно заглядывает, интересуются, не заболел ли я. Вообще, сейчас не помешал бы Олесин чаёк с мёдом и заботливая суета вокруг, но такое настроение паршивое, что насладиться в полной мере всё равно не выйдет.

Будучи уверен, что Митя станет бычиться на меня, помалкивать, или цедить слова сквозь зубы и в глаза не смотреть, очень удивился, когда он просто и прямо взглянул, улыбнулся и спросил ласково:

– Выспался?

Помимо воли улыбнулся ему в ответ. Он, кстати, новую рубашку надел, которую я ему выбрал; просто подошёл с ней в магазине: «возьми вот эту». Он тогда взял, почти не глядя, и примерять не стал, я подумал, никогда не наденет...