Первый миг свободы

Грузовики шли обратно. Забрезжило утро. Закричали птицы. Холод был собачий. Мы проезжали какой-то город. Рыночная площадь кишела народом, вокруг высокого костра толпились люди. Я приподнялся, чтобы получше разглядеть, и увидел мешки, которые горели, треща и взрываясь, как порох; несколько молодых солдат ворочали длинными палками в стреляющем огне, и время от времени кто-нибудь из них швырял в огонь бутылку, из которой тотчас же вырывалось пламя.

— Эти идиоты сжигают муку! — крикнул ефрейтор.

— А лучше, чтобы ее русские сожрали? — спросил мой сосед, шестидесятилетний тирольский стрелок.

— А мы, значит, будем жрать дерьмо! — бешено заорал я. Тут люди на площади закричали и бросились в разные стороны, голубой огонь подползал к их ногам; наша машина сделала отчаянный рывок, и рынок остался позади. Мы проехали еще немного, а потом вышли к большому шоссе, которое вело на запад. По этому шоссе, упираясь радиаторами в выхлопные трубы, цепляясь передними колесами за задние, ползли машины — поток вклинившихся и вцепившихся друг в друга машин, который заполнял шоссе, как поток талых вод заполняет в половодье русло реки. Со всех сторон стекались и текли на запад грузовики, танки, штабные автомобили, автобусы, мотоциклы; военные машины всех видов текли на запад, шоссе было забито катящимися машинами, протиснуться здесь было немыслимо даже мотоциклу. По полю бежали группы солдат. В придорожной канаве лежал фаустпатрон.

— Офицеры, вперед! — ревел какой-то фельдфебель.

Но ни один офицер не появлялся.

— Они удрали! — закричал пронзительный голос.

Колонна превратилась в кипящий поток. Корпуса машин сотрясались. Я вдруг почувствовал страх. Машины наводнили шоссе, их поток начал переливаться через край. Искаженные лица, орущие рты. Я едва успел схватить ранец и винтовку, как задыхающаяся толпа понесла меня к большому шоссе. Меня уносило. Чья-то рука крепко вцепилась в мое плечо. Это был мой друг.

— У тебя есть сигареты, или шоколад, или еще что-нибудь? — закричал он мне в ухо.

— Коньяк, — ответил я и понял, что он имел в виду.

Мы кулаками проложили себе дорогу, пробежали немного вдоль шоссе и вскочили на подножку крытого грузовика.

— Слезай, стрелять буду! — заорал водитель, но я уже отвинтил крышку моей полевой фляги и сунул фляжку ему под нос.

Водитель потянул носом воздух, потом спросил:

— Полная?..

— Полная, — ответил я, завернул крышку и встряхнул флягу; в ней слабо булькнуло.

— Лезьте наверх, да поживей, — сказал водитель и засунул флягу за пазуху. — Быстро, и чтобы никто вас не видел, там имущество штаба армии.

— Имущество штаба? А ты еще грабишь нас, бедных? — возмутился ефрейтор.

Водитель угрюмо мотнул головой.

— Да нет, там не то, что вы думаете. Картины там и прочее в этом роде, — сказал он.

Мы забрались под брезент и устроились на запломбированных ящиках. Было темно, только сквозь отверстие в брезенте падал лучик света. Грузовик загромыхал дальше. Мы проехали всего несколько минут, как почувствовали сильный толчок. Машина затормозила. Мы покатились по кузову, затрещало дерево, заскрежетало железо, раздались крики, загремели выстрелы. Я рванул брезент и увидел, что мы врезались в переднюю машину, а вокруг снова лес. Дверца машины открыта настежь, водитель сбежал. Из всех машин выскакивают солдаты и бегут в лес. Пока я смотрел, рядом с нами остановился покрытый коркой грязи мотоцикл.

Мотоциклист в серо-коричневой форме с красным на фуражке соскочил на землю и, размахивая автоматом, закричал:

— Гитлер капут, камрад, бросай винтовку, война капут!