Первый практикум. Напиток бессмертия (СИ)

От дома шла утоптанная тропинка, по сторонам которой в отдалении виднелись несколько хижин поменьше. В одну из них и внесли мальчика. Вдруг из-за закрытой двери дальней хижины раздался оглушительный крик, полный боли и отчаяния. Вопль оборвался, потом повторился снова и перешёл в невнятные рыдания. И столько в нём было бесконечной тоски, что ребята невольно поёжились.

— Что это? — тихо спросил Снегов.

— Это живой мертвец, — ответил уверенный голос из-за их спин.

Ребята обернулись и увидели мужчину. Неопределённого возраста, жилистого, обладавшего пугающим пронзительным взглядом. Одет он был, как и первый мужчина, вышедший к ним.

— Как это, живой мертвец? — пискнул Ян.

— Этот человек был купцом. Когда-то. Весьма уважаемым купцом. Успешным, богатым. Он торговал с Кардуниаш. Однажды иностранный купец расплатился с ним высушенным на солнце соком растения хул гил. Цветка радости.

Мужчина мрачно улыбнулся и перевёл взгляд со Славы вдаль.

— Весьма интересно, что скотина этот «цветок радости» не ест. А если он случайно попадёт в корм, то животные впадают в бешенство и болеют. Так вот, этот купец часто жаловался на головную боль. Иностранный друг купца решил ему помочь и дал крохотный горшочек с белыми крупинками. Пожуёшь такую крупинку, и боль уходит. А вместе с болью — грусть, тоска, голод, жажда… Такое облегчение, что хочется испытывать его снова и снова.

Ребята напряжённо переглянулись.

— Он наркоман? — почему-то шёпотом спросила Ольга.

— Он стал болен с первой крупинки, — ответил мужчина. — Его тело ещё долго сопротивлялось яду, но душа… Любовь к этому блаженству сразу и прочно пустила корни в его душу.

Мужчина заложил руки за спину, прошёлся и остановился, задумчиво глядя на хижины.

— И сначала всё было хорошо. Он жевал крупинки, головная боль уходила, а на её место приходила радость, и он жевал крупинки снова. Он был счастлив. А потом он купил ещё. И ещё. А потом он продал коров и дом, чтобы купить ещё.

— Кошмар, — прошептала Даша.

— Кошмар начался чуть позже, — проговорил индиец. — Когда не стало ни дома, ни имущества, а крупинки закончились. Без крупинок приходила боль и тоска. Купец понял, что падает в бездну, но было уже поздно. Вся мука, прикрытая вуалью хул гил потекла вспять полноводной рекой. Купец был готов на всё, чтобы добыть ещё крупинок и хоть на время перестать тонуть и захлёбываться в своей тьме. У него была жена. И он продал жену. У него были дочери. И он продал дочерей.

— Родных дочерей? — просипел Саша.

— Да. Троих. Одной было всего семь лет. И он продал бы больше, если бы они были, — кивнул мужчина. — Даже обычные люди могут стать чудовищами, если уверены, что их за это не накажут. А этот человек тяжело болен. Он не думал о наказании. Он просто хотел ещё.

— Любимую жену и детей… — сдавленно проговорил Виктор.

— В нём не стало любви, чужеземец. Способность любить — это первое, что он потерял. К сожалению, эту потерю, самую страшную, люди не замечают. У тех, кто не может любить, нет совести. Они не знают чужих страданий.

Вопль снова сотряс воздух и затих.

— Он любит только свой яд. Он забыл о семье, пище, воде. Он забыл о жизни. Он уже был мёртв, хотя всё ещё ходил и дышал. А крупинки нужны были всё чаще и чаще. И когда в очередной раз мука стала невыносимой, купец пошёл к своему другу, торговцу из Кардуниаш, тому самому, и умолял дать крупинки. Купец был готов на всё. Предать, убить, продать своё тело для любых нужд.

Ольга вскинула руку к горлу, как будто её тошнило.

— Да. Купец предложил и это. Торговец ужаснулся вида друга и отказал. И тогда купец убил его. Ради горшочка с белыми крупинками. Он нашёл их, и когда стража вязала его руки, он пытался запихнуть побольше в рот и плакал от счастья. Наверное, он хотел умереть. Когда люди поняли, что купец не в себе, они привезли его сюда.

Тяжёлая тишина повисла на площадке.

— Вылечил головную боль… — протянул Агеев.

Мужчина покачал головой.

— Эти крупинки не лечат боль и грусть, они прячут её, откладывают на потом, а позднее всё воздаётся сторицей. Они копят агонию, делают её настолько огромной, что она перестаёт вмещаться в теле больного, выходит и пожирает всех вокруг.

Индиец посмотрел Агееву в глаза.

— Но можно же чем-то помочь? — осведомилась Маша.

— Вы не можете сделать ничего, — отрезал индиец. — Только одно — никогда не прикасайтесь к хул гил!

— Его вообще возможно вылечить? — глухо спросила Ольга.

— Таким, как прежде, он не будет уже никогда, что бы мы ни делали, — сказал мужчина. — Возможно, ему можно было бы помочь прекратить принимать хул гил, но он должен захотеть этого. Он должен сражаться с болезнью изо всех сил. Он же любит своё зелье так сильно, что готов драться за, а не против него. Сейчас мы можем только пытаться унять боль и надеяться, что он переживёт тяжёлый период.

— Он может не выжить? — спросил Вельский.

— Да, чужеземец. Если не захочет жить. Мы не можем никого заставить жить. А он не хочет существовать без своего яда.

— Но почему?! Он что, не понимает, что убивает себя? — вскричала Настя.