Первый рассказ

Тропинин протягивает руку к женщине, хочет тронуть за плечо, но это получается у него грубо. Женщина вскакивает.

— Безобразие!

Тропинин не узнает свой голос:

— Не верьте ему, уйдите.

Как-то неохотно встает Савич. Засунув руки в карманы, повертывается к Тропинину.

— Вам чего, собственно? Вы пьяны?

И по тому, как Савич отвел глаза, Тропинин понял: узнал. Он тоже встал.

— Я уже сказал…

И не договорил: за рукав тянула женщина с программками.

— Гражданин, немедленно выйдите. Я позову милиционера.

Тропинин покорно пошел за ней. Чувствовал он себя скверно. Хотел извиниться, но в дверях, совсем растерявшись, почему-то сказал:

— До свидания.

Сзади только хлопнула дверь.

И он снова стоял, привалившись к колонне.

Не услышал, как снова хлопнула дверь и кто-то подошел к нему. А когда почувствовал на плече чью-то руку и, обернувшись, увидел милиционера — не удивился.

— Пойдем, — сказал милиционер и показал в темноту.

У освещенного подъезда большого дома милиционер остановился. Теперь Тропинин разглядел: это был Савич.

— Заходи, — сказал Савич, показывая на дверь.

Они поднялись на третий этаж. Савич позвонил. Им открыла пожилая женщина, молча пропустила их. В коридоре Савич сказал:

— Ну вот… Раздевайся.

Снял шинель, фуражку. Остался в гражданском костюме. Глянув на безучастно стоящего Тропинина, усмехнулся:

— Не хочешь? Проходи так.

Комната, тесно уставленная мебелью, с множеством красивых мелочей, отдавала каким-то вдовьим уютом.

— Садись. От этого хуже не будет.

Они сели у стола в мягких креслах. Савич подвинул Тропинину шкатулку с папиросами. Молча закурили.

— О чем мы сейчас думаем? — начал Савич, загадочно улыбаясь. — Наверное, о том, как однажды встретились. Так?

Тропинин угрюмо кивнул. Савич перестал улыбаться.

— Сегодня я тебя понял… Жалко Верочку. У нее подлый муж… Но это совсем другая музыка…

Было видно, что он не курит: неумело потушил папиросу.

Вошла пожилая женщина, поставила на стол тарелку с горкой пирожков, кофейник. Бесшумно вышла.

Савич разлил кофе.

— Да, брат, видно и тебя судьбишка не жалует. Вид у тебя… один фонарь под глазом чего стоит! Впрочем, ни о чем не спрашиваю. Не поверишь, до смерти надоело слушать вранье!.. Ты ешь, Тропинин.

Тропинин курил. Спросил равнодушно:

— А если я все-таки рискну говорить правду?

— Я, может быть, не о тебе. — Савич начал мять новую папиросу. — Встретил тебя и подумал: врач после больного моет руки. Там все проще и чище. Даже смерть… Того старика-татарина я помню не хуже тебя…

— Почему? — невольно спросил Тропинин.

— В какой-то мере мы соучастники: ты совершил преступление, я — не предотвратил его… А обязанность наказывать? Здесь мы расходуем нечто большее, чем пенициллин и касторку. — Савич криво усмехнулся. — Я не жалуюсь тебе. Я только сказал, что хорошо помню старика-татарина.

— Зачем вы привели меня сюда?

Савич внимательно посмотрел на Тропинина.

— Зачем?.. Ты извини… Хочу задать тебе один вопрос. Ты должен понять, почему я спрашиваю.

Тропинин молча пожал плечами.

— Вот мой вопрос: тебе трудно сейчас?

И по тому, как Савич начал разговор — болезненно и жестоко, Тропинин понял: вопрос был не красивым жестом, не служебным сочувствием, а настоящей человеческой тревогой. Понял и причину его: подозрительный вид Тропинина, его странное появление в филармонии были за пределами легких догадок.

Наверное, впервые посмотрел на Савича доверчиво и просто.

— Я лучше расскажу о себе.

Савич ободряюще кивнул.

— Освободили раньше срока. Поехал на разработки железной руды. Велись вскрышные работы. Устроился подрывником. Работа так себе, да и место глухое… Однажды перед взрывом слишком поздно заметил (был старшим), что в зоне остался человек. Побежал за ним. Глупо было бежать. Мне глаз выбило, а его совсем… Семья большая осталась. Когда вылечился — стал помогать. Отдавал все. Четыре года жил с ними. Теперь отказались: подросли. Вот и приехал…

— К отцу?

— Нет. — Тропинин тяжело вздохнул. — Только не сейчас. Уеду. Потом, может быть…

— Тебе видней, — согласился Савич.

Он улыбнулся. Прошелся по комнате. Склонившись над Тропининым, доверительно сказал:

— О Верочке плохо не думай. Пока только знаю, что жалеет меня. Дружила с моей женой. — Заметив, как Тропинин внимательно осмотрел комнату, пояснил: — Да, я теперь холост… Год назад, когда с женой поздно возвращались домой, на нас напали. Хотели покончить со мной. Она защищала меня, когда я уже был без сознания, и погибла…

Савич подошел к окну. Долго смотрел в темноту. И опять Тропинин подумал, что и этот разговор непременно должен был произойти, потому что настало время думать иначе, и Савич помог ему в этом. И не потому, что услышал что-то особенное, а просто открыл в Савиче то доброе и мужественное, которое не мог заметить раньше.

Тропинин собрался уходить. Савич спросил:

— Куда теперь?

— В Тюмень.

— Что ж, счастливо… Ты постарайся забыть эти передряги. Скверно жить прошлым…

…Чтобы поехать на вокзал, Тропинину нужно было свернуть к трамвайной остановке. Но он забыл об этом, и только остановившись на перекрестке в двух кварталах от знакомого дома, понял, что идет все-таки к Нине.