Первый шаг к пропасти

Поднявшись этажом выше, как раз туда, где человек страдал в своем жилище бессонницей, Володя свесил голову между прутьев лестницы. Боже мой! Да отлично все видно! И чего он раньше не посмотрел? Не самый он умный в отделе, Ломов прав. Дурак он, тупица.

Ведь, если предположить, что мужчина, который не спал ночь за ночью, вышел из своей квартиры и посмотрел вниз, то он мог видеть каждого, кто входил и выходил из квартиры Илоны.

Да, он мог и не выходить. Ему это не нужно. Он мог быть от природы осторожным или даже трусливым. И шум, который производила ее дверь, хлопая без конца, мог его не беспокоить.

Только вот…

Только вот дверь, за которой маялся несчастный от бессонницы, была не такой толстой, чтобы не пропускать ни звука. Слышал, он все слышал ночами. Шум работающего лифта, хлопанье дверей, и даже, возможно, крики, если кто-то ссорился или… умирал от боли.

Дядька просто не захотел им помочь. Просто не захотел ввязываться. Решил, что сможет отсидеться, отмолчаться, пусть те, кто должен, разбираются.

Володя остановился возле двери, еще раз ее внимательно оглядел. Металлическая, но не из новинок. Не дающая стопроцентной гарантии безопасности и звукоизоляции. Да и дует наверняка, если уплотнительная резинка подрастрепалась.

Три замка. Два стандартных от производителя дверей. Третий уже вставлялся позже, определил Володя. И глазок менялся. В таких дверях глазки обычно дрянные. Изображение расплывается, вместо одного человека, стоящего перед дверью, кажется, стоят двое.

Теперешний глазок был другим. Серьезным, большим, с хорошей панорамой. И если дядька сейчас таращится на него в глазок, то видит его до самых ботинок.

Подумав, Володя не стал звонить. Достал из кармана удостоверение и показал в глазок. Вот если он прав, вот если он снова прав, то хозяин квартиры сейчас внимательно читает букву за буквой. Сличает фотографию с оригиналом. И думает, что же предпринять.

Звонить не пришлось. Замки загремели, дверь приоткрылась, цепочка натянулась. Надежная цепочка, крепкая. Собаку на ней можно было держать.

– Чего тебе, Владимир Викторович?

Как он и предполагал, сна у хозяина квартиры ни в одном глазу. Бледные щеки, поросшие щетиной, растрепанные отросшие волосы соль с перцем, узловатые пальцы, вцепившиеся в кромку двери.

– Чего тебе не спится-то, Владимир Викторович? Чего ты все бродишь которую ночь под окнами? Людей только пугаешь.

То, что его заметили, порадовало. Дядька наблюдательный. Это хорошо.

– Чего тебе надо, парень? Чего ищешь?

– Правду. – Володя широко развел руками.

Бабушка всегда учила не врать пожилым людям.

«У них, – говорила она, – даже у самых неумных, достаточно жизненного опыта, чтобы распознать самую изысканную ложь».

– Какую такую правду? – мутные от бессонницы глаза пожилого мужчины наполнились любопытством.

– Самую настоящую правду. Меня все еще волнует вопрос: кто все-таки убил вашу соседку?

– Все мои соседи живы, – он поочередно посмотрел направо и налево, где располагались соседские двери.

– Я имею в виду ту соседку, что жила этажом ниже.

– А-а-а, эту, – протянул он, почесал себя за левым ухом, демонстративно зевнул. – Ну, ищи, сынок. Ищи свою правду. А я спать.

– Погодите! Пожалуйста, не закрывайте дверь, – заныл Володя, еле удержавшись, чтобы не вставить ботинок в дверную щель. – Вы же до четырех не спите, иногда до пяти. Все равно станете ходить из комнаты в комнату и мучиться. Как моя бабушка, бывало. А так мы бы могли…

– Чего? Чего бы мы могли? – он чертыхнулся.

– Поговорить.

Володя вздохнул, потому что дверь мужчина все же захлопнул.

Он повернулся, чтобы уйти. Смысла топтаться дальше на лестничной клетке не было. Да и сон что-то начал наваливаться. Ломило виски, щипало веки. Так всегда бывало, когда его организм просил отдыха. Он успел сделать пару шагов к лифту, когда дверь открылась.

– Заходи, полуночник, – буркнул мужчина. – Коль тебе говорить приспичило в час ночи.

Володя вошел в просторную, почти лишенную мебели прихожую. Скромная вешалка с единственной легкой курткой на крючке. Зонт-тросточка в специальной подставке. Пара начищенных летних туфель. Зеркала не было. Тумбочки, полки под телефон тоже.

– Разувайся. Пол чистый. Тапок для гостей нет. Идем в кухню. Чай станем пить, полуночник бабушкин. – Мужчина едва заметно улыбнулся. – Бабушка-то твоя чем занималась ночами? Самогонку небось гнала?

– Нет. Пироги пекла. Вязала.

– Умм, пироги – это хорошо. Когда их можно есть. А мне вот нельзя. Диабет у меня. И чай пью без сахара. И сахара не держу в доме. Потерпишь?

– Конечно. Я тоже не люблю сладкого.

Он снова не соврал. Он помнил бабушкин наказ.

– Выпечку люблю. А вот конфеты – нет. Не манит.

– Одинокий?

– Да. Институт, потом армия, потом школа МВД, теперь вот работаю.

Володя вошел в чистую кухню с белыми шкафами и пышной занавеской в яркую клетку. Сел на табурет, стоящий у маленького стола из серого пластика. Мужчина захлопотал у плиты с чайником и чашками.