Первый шпион Америки

Ксенофон посмотрел на Рейли.

— Гран мерси, — кивнул Сид. — Если мы надумаем, то сообщим вам.

Официант отошел. Несколько секунд Рейли молчал, хмуро поглядывая по сторонам, но ни одна из девушек, что еще дожидались своего часа за другими столиками, ему не приглянулась.

— Как тяжело разочаровываться в своей мечте, — с грустью вздохнул Сид. — А я уже видел райские кущи и животворный родник Венеры. А ты взял и все опошлил, заставив гарсона рассказать про эти шесть дней в неделю, кроме понедельника. Зачем?

— Извини, я не знал, что ты такой чувствительный, — улыбнулся Каламатиано.

19

На следующий день Рейли неожиданно уехал в Петроград. Еще накануне вечером они договорились вместе навестить Трестара и Кржижановского, чтобы поговорить о деньгах. Каламатиано созвонился с ними. Он не стал Рейли рассказывать, что Трестар уже почти два месяца работал на его Бюро и с радостью окажет им любую помощь, чтобы укоротить дни большевиков, которых он ненавидел. Кржижановский в этом плане был осторожнее, но если банк Комбера-Хиггса даст гарантии, то под ними подпишется и Кржижановский. Ксенофон Дмитриевич рассчитывал, что к концу недели у них появятся миллионы рублей и можно будет связываться с латышами. Каламатиано через Фрайда, который был одно время прикомандирован к латышской стрелковой дивизии в качестве инспектора, узнал о настроениях среди латышей в кремлевском полку. Денег им по-прежнему не платили, кормили еще хуже, а комиссары только тем и занимались, что уговаривали солдат не поднимать бунт, подождать еще немного, обещая выправить положение и с деньгами, и с продпайком. Момент для подготовки и орга-низании восстания был удобный. Ксенофон Дмитриевич даже договорился с женой, что она на некоторое время уедет в Швецию и поживет с сыном там, а когда все закончится, сразу же вернется. Но утром примчался Сашка Фрайд и объявил, что Рейли срочно уезжает в Петроград.

Они встретились на Николаевском вокзале. Рейли пытался отшучиваться, уверяя, что срочный отъезд связан с личными проблемами, но через неделю он обязательно вернется и они завершат те дела, что задумали. Но за шутливыми интонациями проступала нервозность, он слегка пританцовывал, стоя на перроне рядом с вагоном, и не мог дождаться сигнала к отправлению. Каламатиано не стал допытываться до истинных причин столь неожиданного отъезда. Обычно Сид всегда сам проговаривался, его распирало от собственных побед, как в случае с Караханом, а после встречи с Петерсом он сказал определенно:

— Теперь у нас в Чека есть свой человек, — и победно дотронулся до кончика носа.

Ксенофон никогда не расспрашивал, как ему это удалось, он мог лишь догадываться, что для слома Петерса, к примеру, потребовался компромат, лишь он мог заставить несгибаемого чекиста сотрудничать с английской разведкой.

Конечно, Сид был великим профессионалом, но он никак не походил на тот классический тип разведчика, с кого можно было бы писать канон. Джордж Хилл — другое дело. Выдержанный, общительный, умеющий блестяще играть разные роли, следящий за своей речью, не имеющий душевных слабостей, которые могли повредить его работе и скомпрометировать его имя. Он великолепно знал русский язык, не только общелитературный, но разговорный, уличный сленг, умел акать по-московски и лузгать семечки с такой ловкостью, что любой приказчик позавидует. У него была настоящая актерская память. Увидев забавные жесты, чью-то походку, услышав речевые интонации на улице, он мог мгновенно их воспроизвести и впоследствии ими легко пользоваться. Рейли же по-русски говорил с акцентом, и, несмотря на долгие годы жизни в России, словарный запас его был невелик. Сид любил выпить и порой не знал меры, не говоря уже о его слабости к женскому полу. Он обожал рискованные авантюры, был болтлив и жаден до денег. Разве таким бывает шпион? И в то же время он мог считаться первоклассным разведчиком, ибо его недостатки с лихвой искупались бешеным напором, неуемной энергией и умением придумывать, находить неожиданные ходы.

Проводив Рейли, Ксенофон вернулся домой и заставил жену распаковывать чемоданы. Теперь Швеция могла и подождать. Во всяком случае еще пару недель.