Первый (СИ)

— Да ты… — возмущаюсь его подозрениями. — Да что ты знаешь! Ты не видел Олеську, не знаешь, какая она была! А если ее брат и правда тебя обокрал, то что ж ты не пошел с заявлением в полицию?

Повисает пауза. Нехорошая такая, вязкая.

— А какие у тебя варианты? — тихо спрашивает Бессонов, прищурившись. Я же медленно отступаю под его холодным взглядом. Он что, заманил меня сюда специально? Тут же подвал, и можно легко скрыть все, что угодно.

В горле образуется горький ком. Я не хочу верить тому страху, что заползает в сердце. Неужели я вот так глупо попалась? я же…

— Серьезно? — разочарованно тянет Марат. — Ты теперь меня боишься?

— Ты мне однажды уже угрожал.

— Например?

— Что я заплачу, если ты узнаешь правду первым.

Бессонов многозначительно усмехается.

— Так и будет, царевна. Заплатишь. Подо мной. На четвереньках, например. Или сначала с моим членом во рту.

Вот как же мне научиться не вестись на его словесные провокации? Снова вспыхиваю как спичка, а ведь он просто выдал пару скабрезных фразочек.

— Ты говорил, что если я покину территорию, то мне оторвет ногу, — напоминаю, дрожащим голосом.

— Я сказал, что будет бабах. И кстати не соврал — стоило тебе выйти за радиус действия, как я бы получил оповещающий сигнал. Бабах.

— Ты грозил продать меня на аукционе, — цепляюсь за последний аргумент.

На лице Бессонова появляется снисходительное выражение.

— И как же я это тебе сообщил?

К сожалению, тут он прав. Я и сама понимаю, что его игра слов была точно продумана, и я сама себя накрутила, додумав всякое.

— Мне вот интересно, Вика, если ты так живо представила себе подобное, то… — он делает многозначительно паузу, — как же ты живешь?

Марат медленно приближается ко мне — так осторожно, неторопливо, словно боится меня спугнуть. Я, конечно, нервничаю, но уже поняла, что перегнула со своими предположениями.

— Нормально я живу, — сухо отвечаю и отвожу взгляд в сторону, не выдержав напора мужчины. И сразу же попадаю в его руки.

— Нормально? — фыркает он. — Уверена, что это реально так, если ты из пары фраз состряпала версию с продажей девушек на аукционе?

— Вообще мне по профессии положено иметь широкий кругозор! — возмущаюсь его насмешкой. Марат трется носом о мою щеку. Этот жест говорит так много и одновременно слишком мало. Что он думает? Как давно знает правду? Что будет делать дальше? Почему раньше молчал?

— Что еще было правдой в том досье, что тебе так ловко сварганили? — спрашивает Бессонов чуть погодя. Он ненавязчиво ласкает меня — его ладони уже спускаются мне на попу, чуть сжимают ту, а затем ощутимо вжимают меня в его бедра.

Так что я отлично чувствую, что у него стоит.

Опять…

— Ну, мне правда двадцать один, — пожимаю плечами, наслаждаясь лаской.

— То есть возраст согласия все же прошел.

Чуть отстраняюсь и возмущенно смотрю в глаза Марата.

— Я что, по-твоему, похожа на малолетку?!

— Нет, но теперь мне будет спокойнее трахать тебя, — абсолютно не смущаясь, выдает он.

— Ты можешь думать о чем-то кроме секса? Или у тебя все мозги в трусах?

В ответ получаю музыку. А заодно ловлю момент, когда в глазах Бессонова появляется то самое возбуждение, которое медленно переплавляется потом в похотливую тьму, уже не раз поглотившая нас обоих.

— У меня в трусах член, который стоит на тебя колом, а также яйца, которые вот-вот лопнут, если ты начнешь выкобениваться, царевна.

— Это, знаешь ли, не мои проблемы, — продолжаю упрямиться просто потому что. Сейчас, когда мне не нужно притворяться, чтобы поддерживать легенду и показывать ревность или делать что-то еще, чтобы погладить мужское эго, мне по-детски хочется отыграться.

Марат берет мою ладонь и укладывает себе на пах. От прикосновения к его члену меня буквально пронизывает волна возбуждения.

Чувствую себя какой-то ненормальной самкой во время течки. Это вообще нормально — вот так хотеть мужика? Что если я стану зависимой от него?

— Вот что у меня в трусах, царевна. И сейчас ты удобно устроишься на мате — встанешь на четвереньки, а я качественно выебу тебя — полетаешь от души.

С каждым его словом мои щеки начинают гореть все сильнее.

— Я не давала согласия, — возражаю севшим голосом.

— А у тебя нет права голоса, — ухмыляется Марат. — Я знаю, что ты тоже хочешь, и что в твоих трусиках мокро. Твои соски торчат, а зрачки как у обдолбанного наркомана, потому что ты уже возбуждена.

Его самодовольство больно бьет по моей самооценке, а то, в какой форме выставляет это Бессонов, заставляет меня упрямиться и делать по-своему.

— Я не животное, — твердо говорю. — И если ты не можешь держать свой член в штанах, то мне лучше уйти.

Я даже делаю шаг назад, но Марат ловит меня и тянет на себя. Жадно целует, пользуясь нечестным приемом. И ведь это отчасти срабатывает. Мне куда сложнее держаться на плаву разумных мыслей. И все же я отталкиваю его, мотая головой.

— Нет. Я пришла поговорить. Спать с тобой я не буду.

Бессонов насмешливо фыркает и медленно задирает подол моего платья. Я отчаянно ловлю его пальцы, пытаясь пресечь очередную попытку забраться мне в трусики.

— Ты обещал отпустить меня, если я расскажу правду.