Первый, случайный, единственный

Но обо всем остальном – о месяце, который он провел с Сашей в плену, об их ночных разговорах, о Сашиных мыслях и сомнениях, которые тот так доверчиво ему высказывал, – обо всем этом Георгий тогда рассказывать не мог. Слишком мучительно было понимать, что всего этого больше нет… И Вадим ни о чем его не спрашивал – слушал молча, смотрел своими светлыми, как у Саши, но по-волчьи пронзительными глазами и не задал ни одного вопроса.

Поэтому и Георгий тоже не стал спрашивать, куда и зачем ему надо будет поехать с Вадимом. Скорее всего, предстояло даже не ехать, а лететь, потому что за несколько дней до отъезда появился какой-то человек и попросил у Георгия единственный имевшийся документ – загранпаспорт; видимо, для того чтобы взять билет на самолет. Наверное, время Лунаева-старшего было расписано так жестко, что поговорить он мог только в дороге.

Самолет, в который они сели во Внукове, оказался совсем маленьким. И поэтому, и потому, что «Мерседес» проехал по летному полю прямо к трапу, Георгий догадался, что самолет этот непосредственно Вадиму и принадлежит. А когда прямо в самолет пришли таможенники, он понял, что летят они куда-то за границу.

– Во Францию, – сказал Вадим, хотя Георгий ни о чем его не спрашивал, даже когда уже загудели двигатели. – В Марсель. Не был там еще? Ну вот, побываешь.

Георгий ожидал, что Вадим заведет разговор уже по дороге. Ведь и правда, наверное, лишнего времени у него нет… Но тот не произнес ни слова – сидел через несколько кресел от Георгия, смотрел в иллюминатор, как будто там можно было увидеть что-нибудь, кроме плотной облачной пелены, а потом поднялся и ушел в другой салон.

Он нарушил молчание только в аэропорту, когда уже прошли погранконтроль и в сопровождении двух молчаливых охранников вышли на площадь перед зданием аэровокзала.

– Сейчас машина приедет, – сказал Вадим. – В Марселе не будем задерживаться. Красивый город, красивый порт, но потом. А сейчас давай сразу уедем. Ты не против?

– Не против, – кивнул Георгий. – Я же все равно не знаю куда.

– Я и жду, когда спросишь, – коротко улыбнулся Вадим.

Георгий еще в первый вечер их знакомства заметил необычность его улыбки. Она была не натянутая и не вымученная, но на улыбку совсем почему-то непохожая. Наверное, дело было в том, что, когда Вадим улыбался, глаза его оставались пронзительно-непроницаемыми. Эту-то непроницаемость, недосягаемость и запредельное спокойствие Георгий и называл про себя волчьим взглядом. Он видел живого волка всего один раз и не связывал с таким определением никаких мыслей о жестокости или злобе. Волчий взгляд был для него воплощением не злобы, а абсолютной загадки, и точно такой же загадкой был взгляд светлых, близко поставленных глаз Вадима Лунаева.

– Ты спрашивай, Дюк, спрашивай, – повторил тот. – На меня не обращай внимания.

На Вадима при всем желании невозможно было не обращать внимания – очень уж сильное поле его окружало. Да у Георгия и не было желания его не замечать. Правда, не было и желания что-нибудь у него выспрашивать.

– Далеко ехать? – спросил он, чтобы что-то спросить: неудобно же, в самом деле, молчать как бревно.

– Часа два, – ответил Вадим. – В Камарг. Знаешь такую местность?

– У Бунина читал, – припомнил Георгий. – У него, кажется, рассказ такой есть. Как женщина в поезд вошла, и что она на цыганку была похожа…

– Ну, цыган я у нас не видел, – сказал Вадим, – но рассказ тоже помню. По дороге из Марселя в Арль это было… Хорошо там, Дюк, сам увидишь. Ты как, не простудишься, если мы верх поднимем?

– Тепло же совсем, – ответил Георгий. – Это вы на меня внимания не обращайте, Вадим Евгеньевич.

Вадим сам сел за руль светло-серого «Мерседеса»-кабриолета, заменив шофера, который подогнал машину к аэровокзалу. Перед этим он что-то сказал охранникам, и они ушли в здание.

Было и в самом деле тепло, после московской метели это освежало и бодрило. И утреннее солнце светило так ясно, как будто не было на земле серых поздних рассветов, и поля расстилались вдоль дороги, насколько хватало взгляда, и блестели под этим ясным солнцем. Кроме полей, на которых весной, летом и осенью, конечно, что-то росло, но которые сейчас дышали только покоем и простором, вдоль дороги тянулись еще и сады. Георгий пригляделся и понял, что голые деревья – это абрикосы, персики и яблони.

– «Виноградники в Арле» помнишь у Ван-Гога? – спросил Вадим. – Во-он они, эти виноградники. И «Подсолнухи» его тоже отсюда, здесь подсолнухов целые поля. У нас тут еще и фламинго гнездятся. Когда они в Африку на зиму улетают, все небо розовое, даже на воде отблески… Ты не охотишься?

– Нет.

– А то охота здесь хорошая. Говорят, даже кабаны есть, но больше птица – утки, фазаны. На фламинго-то не охотятся, конечно. А я только выдр отстреливал иногда, очень уж их много, выгрызают все подряд. У нас ведь здесь топи вообще-то, болота недоосушенные.

По тому, как он говорил «у нас», и по тому, каким неожиданным, совсем не московским был его голос, Георгий понял, что Вадим относится к Камаргу не как к обычному месту престижного отдыха.